непоротая с виду, не зареванная даже. Дрондина разочарованно поморщилась.

– Нечего дурака валять, – сказала она громко. – Надо как-то помогать родителям, не все же у них на шее отсиживаться!

– Эй, Васькин, у тебя что, заседание секции неудачников?! – поинтересовалась Шнырова издалека.

Дрондина поморщилась.

– Васькин, а ты знаешь, что если объединить Васькина и Дрондину, будет Дроськин?!

Эту шутку я много раз слышал. И Дрондина слышала.

Дрондина мстительно подняла телефон.

– Вот особенно хорошее место, – сказала она. – Аж за душу берет…

Дрондина повторила запись на телефоне и прибавила громкости до упора. Шнырова в телефоне визжала и умоляла ее пощадить. Шнырова на улице сделала вид, что не услышала, прогуливалась перед нами, пританцовывая и вихляя коленками.

– Мама, мама, не бей меня лопатой… – передразнила Дрондина.

– Не было там про лопату! – крикнула Шнырова. – Врешь! Врешь, колбаса!

И принялась в свою очередь передразнивать Дрондину – надувала щеки, выпячивала живот и похрюкивала. Надо признать, получалось у нее смешно и похоже. Дрондина злилась. Когда Шнырова изобразила, как Дрондина, фыркая, всковыривая землю ногами и дергая носом, ищет под ногами коренья, Наташа не выдержала.

– Шныриха! – крикнула она. – Тебе мало сегодня всыпали?! Так я добавлю! Вон пошла, сегодня не твой день!

Шнырова вдруг остановилась, хрюкнула, резко размахнулась и швырнула в нашу сторону серый комок.

– Смерть бегемотам! – выкрикнула Шнырова.

Она бы промазала. Но разгневанная Дрондина уже вскочила на ноги, подставилась на линию броска, и комок угодил ей в волосы. Прошлогодние чертополошины, серые, высохшие, с длинными крючковатыми иглами мгновенно запутались в волосах, Дрондина дернула головой, стараясь освободиться от засады, но колючки вцепились сильнее.

Шнырова злобно захохотала.

– Гадина! Страус ощипанный! Цапля!

Крикнула Дрондина и пустилась догонять Шнырову.

Это редко когда удавалось, ну, может, пару раз от силы.

Они некоторое время бегали вокруг дома и по улице, но Дрондина, конечно, свою противницу не настигла, устала, плюнула и вернулась ко мне, села рядом и стала выбирать из кос чертополохи.

Шнырова отдыхала на удалении.

– Как хорошо, что мы эту цаплю больше в классе не увидим, – громко сказала Дрондина. – Ее, наконец-то, вышибут из школы!

– Это я вас не увижу! – выкрикнула Шнырова с безопасного расстояния. – И вас, и эту школу, и эту дыру чертову! Мы в Москву уезжаем! Вот!

Шнырова харкнула в нашу сторону.

– Уезжаем! – снова крикнула она. – А вы тут останетесь торчать!

Дрондина, кривясь, выбирала из прически колючки.

– Да вы и тут не останетесь! – не унималась Шнырова. – Тут все нарушат! Не будет никакого Лога!

– Почему не будет? – не понял я.

– Потому что тут все на фиг оптимизируют! Все!

– Да она дура просто, – сказала Дрондина. – Слабоумная.

– Сама слабоумная! – огрызнулась Шнырова. – Жиробаска!

Дрондина в очередной раз включила телефон.

– Мама, не бей меня! – крикнула Шнырова из телефона.

– Не бей меня мама! – передразнила Дрондина. – Я и так ушибленная!

Шныровой и Дрондиной по тринадцать, мне четырнадцать, но я умный. Лето началось.

День начала лета

Ночью я просыпался. Шумели тополя, возле дома Дрондиных взвывал к луне тоскующий Бредик, я думал. Про то, что сказала Шнырова.

Шнырова врунья. Врет, как носом дышит. А потом наблюдает, как люди об ее вранье спотыкаются, обычно издали наблюдает, чтоб не поколотили. Хотя, если ее и поколачивают, Шнырова не очень расстраивается, привычная. Да и, если честно, связываться с ней не особо хотят – Шнырова пинается коленями и больно бьется локтями, поэтому ее лупят, когда отступать некуда.

Подумал про Шнырову – Шнырова приснилась. Мне снилось, что я еду в горку на велосипеде и зачем-то везу на багажнике Шнырову. Шнырова в моем сне весила как Дрондина, если не больше, и педали было крутить весьма нелегко, приходилось налегать, а подъем никак не заканчивался. Не заканчивался, и не заканчивался, и не заканчивался, и не заканчивался, и начинало казаться, что мы скатываемся назад.

А Шнырова все время говорила «иго-го, иго-го».

Я застрял во сне, выбраться из него не получалось, мне часто снится сон про подъем в Туманный Лог на велосипеде. Должен сказать, что подъем тяжел и без Шныровой, с ней же он стал мучителен крайне.

Наверное, я спал с открытыми глазами.

Не исключаю, что Шнырова прокралась в мою комнату через открытое окно и смотрела, как я сплю. Дрондина, к примеру, считала, что Шнырова нередко прокрадывалась и смотрела, вызывала кошмары, а однажды Шнырова пробралась к Дрондиной и подложила ей в кровать дохлого ежа. Так утверждала Дрондина. Шнырова же уверяла, что несчастный еж заблудился на запах сала, а Дрондина примяла его во сне своей грузной фигурой, не заметила и задавила насмерть, расплющила в лепешку.

Я проснулся и ощупал постель вокруг, не нашел ежа, змеи или ящерицы, попил воды и уснул снова. Но Шнырова не отпустила, снилась и снилась, окончательно я проснулся в восемь, глубоко в дне Шныровой.

День Шныровой всегда отличается от дня Дрондиной. В прошлом году я с научными целями вел записки и нащупал несколько закономерностей.

В день Шныровой возможны землетрясения. Не у нас, но в Корее, на Огненной Земле, на Филиппинах.

В день Дрондиной часто идет дождь, снег и вообще слякоть.

В день Ш. легко вывихнуть палец, я умудрился целых два раза.

В день Д. хорошо клюет рыба.

В день Ш. лучше отвечать у доски, как правило, зарабатываются «пятерки».

В день. Д. опасно врать – себе дороже выйдет.

В день Ш. случается странное.

В день Д. перегорают лампочки, хотя по всей логике они должны перегорать в день Ш.

Сегодня солнце, палец ноет и землетрясение в Индонезии.

Сама Шнырова околачивалась вокруг моего дома, бродила под окнами и кашляла, а когда надоело, ушла к тополям и качалась на шине. Она частенько с утра своего дня рыщет вокруг моего дома, она непоседлива и не любит спать долго.

На тополя в Туманном Логе один я могу взобраться, ну, еще мой отец раньше. У Шныровой отец низкорослый, руки у него короткие, а пузо круглое, с таким на толстое дерево не залезешь. У Дрондиной папка худой, но у него на левой руке двух пальцев не хватает, не налазишься. Так что тополя мои, хотя и Саша, и Наташка много раз просились, чтобы я взял их