— А как же оплата? — вдогонку крикнул старый Афанасий.

— Потом, всё потом, — ответил Сычёв, усевшись в бричку и направляя её в ворота, выезжая со двора Алениных, где чуть не столкнулся с въезжающей телегой, запряженной небольшой кобылой, которой правила красивая, черноволосая женщина лет тридцати.

— Вот и Марфа приехала! — поправив фуражку, Селевёрстов пошел на встречу.

— Здравствуй, атаман, — спрыгнув с телеги, поздоровалась красавица. — Сто лет прожить вам, Афанасий Васильевич.

— Здравствуй, Марфа, — хором поздоровались с ней казаки.

— Зачем звал, атаман? — спросила Марфа, глядя на Селевёрстова иссини черными глазами.

— Понимаешь, Марфа, — потеребил усы, станичный атаман, не отводя глаз от взгляда женщины, — не понятно мне.

— Что не понятно?

— Не понятно, как мог четырнадцатилетний казак, ещё даже не «малолетка», двенадцать вооруженных варнаков извести.

— Чего-то боишься, Никодимыч? — спросил, подковыляв Афанасий.

— Не знаю. Пусть Марфа Тимофея посмотрит. Она ведунья сильная, душу видит. Пусть посмотрит! Только характерника нам не хватало!

Прервав разговор, к стоявшим казакам и женщине, на взмыленном жеребце подлетел казак с лычками младшего урядника на погонах и, свесившись с седла к атаману, негромко проговорил:

— Господин атаман, на том берегу Амура обнаружено двадцать наших коней, четыре мертвых вооруженных китайца и их лошади. Китайцы все убиты из винтаря. Всех лошадок перегнали на нашу сторону. С китайцев всё собрали.

Конь под урядником начал играть, перебирая ногами.

— Да сойди ты с коня, Башуров, и доложи подробно, — похлопывая жеребца по морде, сказал Селевёрстов.

Наум Башуров, соскользнув с коня, и, взяв его под уздцы, продолжил:

— В овраге, что вправо от Амура перед Соворовской лощиной уходит, нашли ещё пятерых мёртвых хунхузов и их лошадей. Двое убиты кинжалом со спины в сердце одним ударом, а у троих глотки от уха до уха перерезаны.

— Да… дела! — от изумления атаман сдвинул фуражку с жёлтым околышем на затылок, а старый Афанасий застыл столбом.

— Ещё что нашли? — спросил Селевёрстов.

— У хунхузов зарезанных, которые вооружены были винтовками Бердана подсумки для патронов пустые, — продолжил доклад урядник. — Варнаков на той стороне Амура положили с нашей стороны. Нашли лежку, откуда было сделано, судя по гильзам, четыре выстрела.

— Что скажешь, Афанасий? — атаман повернулся к старому Аленину. — Смог бы твой внук за 400–500 шагов из карабина четырьмя выстрелами попасть в четверых скачущих всадников? И не просто попасть, но и убить?

— Не знаю, Пётр Никодимыч, — старый казак с сомнением покачал головой. — Стреляет Тимоха хорошо, но чтобы так… И прирезать пятерых варнаков, да ещё таким образом… Не знаю.

— Ага, прирезали варнаков знатно, ни один и пикнуть не успел. Мы их по оврагу метрах в пятидесяти-ста друг от друга нашли, кроме двух последних, которых видимо одновременно зарезали, причем одному башку почти напрочь снесли. А предупредить друг друга они не успели! — встрял в разговор Башуров.

— Урядник, чьи-то ещё следы были?

— Никак нет, господин атаман, — вытянулся в струнку Башуров. — Только следы Тимохи Аленина. Нашли место, где он перевязку делал, там же и двух зарезанных хунхузов. Лёжку на берегу, где он через Амур стрелял и на холме позицию, рядом с которой нашли его ножны от кинжала, ремень и пустую китайскую сумку для патронов. Там же недалеко и карабин Тимохин нашли. Стреляли из него, судя по нагару в стволе, много.

— Одно не понятно, как он троих последних варнаков с одним кинжалом смог завалить! — Башуров задумчиво почесал голову под фуражкой. — Мы с казаками обсуждали: ни один из нас не смог бы такого сделать.

— Вот и мне не понятно!? — Селевёрстов внимательно оглядел стоящих перед ним казаков и женщину. — Как мне наказному атаману докладывать: «Ваше превосходительство, у нас хунхузы на днях хотели станичный войсковой табун лошадей угнать, да только четырнадцатилетний Тимоха Аленин взял да и убил их один всех. Да чего там, ваше превосходительство, их было то всего двадцать один варнак. Для наших казачат — это всё равно, что стакан молока выпить».

— Ладно, — атаман махнул, как рубанул рукой, — об этом позже будем думать. Марфа, ты иди Тимоху смотри, мы с Наумом пока ещё переговорим, а ты, Афанасий Васильевич, иди, присядь пока на лавочку.

Сказав всё это, атаман с урядником отошли в сторону и стали что-то негромко обсуждать.

— Не волнуйся, Афанасий Васильевич, — Марфа положила старику руку на плечо, — всё будет хорошо. Я чувствую.

Погладив старого Аленина по плечу, знахарка и ведунья легкой походкой пошла в дом, куда уже перенесли раненного Тимофея.

Афанасий с трудом доковылял до лавки, кряхтя, опустился на неё и застыл, глядя пустыми глазами куда-то вдаль.

Селевёрстов, переговорив с урядником, пошёл по двору, останавливаясь по очереди и разговаривая о чём-то с казаками, находящихся на подворье Алениных. Поговорив со всеми, он вернулся к старику Аленину и, присев рядом с ним на лавку, тихо произнёс:

— Вот что, дядька Афанасий, я переговорил с казаками, и мы решили, что из захваченной добычи утаим трёх лучших лошадей с полной сбруей и три хороших винтаря с патронами. Всё это пойдет тебе и Тимохе. — Атаман поднял руку, предупреждая возражения Аленина. — Пойми, дядька Афанасий, твой внук наш станичный войсковой табун спас. Сколько бы казаков в станице могло без строевого коня остаться. Да что кони, Тимоха моего Ромку, да Дмитро Данилова сына Петруху от верной смерти спас. За что всю оставшуюся жизнь буду за Тимофея твоего молиться.

— Кроме того, — атаман снял фуражку и положил её себе на колено, — мы со станичниками решили, что всю премию за хунхузов и за их снаряжение, что начальство в Благовещенске даст, тебе отдать для Тимохи. Ему деньги понадобятся, если сможет в Иркутское училище поступить. Да вам и сейчас деньги не помешают.

Афанасий Васильевич из-под густых седых бровей внимательно посмотрел на атамана.

— Да, Афанасий. Завтра повезём в Благовещенск захваченное у хунхузов оружие, амуницию и их лошадей погоним для доклада, — Селевёрстов поднялся, надел фуражку. — Там я с наказным атаманом о Тимохе и поговорю. Всё равно докладывать о том, как он отличился. Может быть, под этот случай и вопрос о его поступлении в училище решим.

Атаман направился к своему жеребцу:

— Дядька Афанасий, я твоих коней и, которых отберём для тебя, пока у себя оставлю, а вечером Ромку пришлю для помощи. Он и поснедать тебе привезёт и бульон куриный для Тимохи.

— Спасибо тебе за всё, Пётр Никодимыч! — старый казак поднялся с лавки и склонил голову.

— Тимохе твоему за всё спасибо, — Селевёрстов поклонился, затем перебросил повод на шею коню и легко, не касаясь стремян, вскочил в седло, будто и не шестой десяток шёл атаману.