Во всяком случае, это древнее изречение нынче вечером оказалось как нельзя более истинным в отношении дворняги четыре-два-семь по кличке Тур, поскольку Тайсон обнаружил этого пса мертвым в его конуре. Четыре-два-семь был занят в эксперименте, который заказала фирма, производящая аэрозоли. Требовалось получить аэрозоль, безвредный для собак, но убивающий собачьих блох и прочих паразитов. В ходе эксперимента вскоре выяснилось, что испытуемый препарат, под названием «Формула КС2», имеет весьма неприятное свойство проникать в кожу, оказывая неблагоприятное воздействие на организм собаки, однако разработчики препарата, хоть и были извещены об этом его нехорошем свойстве, признавать его наличие не хотели, тем более что Совет директоров всячески торопил, поскольку опасался, что конкуренты опередят их и выбросят свой товар на рынок. Поразмыслив, доктор Бойкот решил, что самым простым ответом на их достойное лучшего применения упрямство будет довести опыт до его логического завершения, предсказать которое было довольно просто. Поэтому четыре-два-семь и был накануне надлежащим образом опрыскан. В итоге он не только посрамил препарат «Формула КС-2» и его твердолобых поборников, но и избавил себя от дальнейших мучений, а вдобавок высвободил немало драгоценного рабочего времени персоналу Центра, которое они могли теперь посвятить какому-нибудь более продуктивному занятию.

— Э-эх, бедняга, — пробормотал Тайсон, вынося безжизненное тело четыре-два-семь в холодильник, чтобы утром его мог осмотреть мистер Пауэлл.

Затем Тайсон положил обратно в ведро предназначавшийся умершему псу пакет, так и не развернув его. Прежде чем уйти домой, Тайсону теперь надлежало заглянуть в пищевой блок, чтобы собаку сняли с довольствия, а это, как ни крути, было весьма досадной задержкой.

Теперь у него оставалось только три пакета, он уже почти закончил и, не вынимая трубки изо рта, стал насвистывать «Интендантский марш». Эти три пакета Тайсон намеренно оставил на конец. Все три были из ярко-желтой бумаги, и на каждом стоял черный знак «череп и кости», свидетельствующий о том, что в пище содержится яд, возбудитель какой-нибудь болезни или вирус, которые могут представлять опасность для человека. Тайсон осторожно высыпал содержимое пакетов в соответствующие собачьи кормушки со специальными предохранительными крышечками, затем собрал обертки, отнес их в находившийся вне блока мусоросжигатель и подождал, пока они сгорят, после чего с карболовым мылом вымыл руки под краном. После этого (и только после этого!) Тайсон заметил еще один, не желтый, пакет, оставшийся лежать в тени на полу. Поднеся пакет к свету, Тайсон обнаружил метку «732». Этот пакет он проглядел.

Тайсон рассердился. Проглядеть-то ладно, дело поправимое! Но он, можно сказать, сильно торопился (насколько это вообще возможно для человека его склада), а кроме того, Тайсон недолюбливал этого самого семь-три-два, который неоднократно делал попытки наброситься на него. Честно говоря, Тайсон уже говорил, что этого пса нужно посадить на цепь, однако сотрудник, которому он пожаловался, видимо, забыл о своем обещании (оно и понятно, поскольку в его обязанности не входило заходить в собачьи клетки, а с номером семь-три-два он и подавно никаких дел не имел), и никакой цепи по-прежнему не было и в помине.

— Слышь, не пойду я к этому в клетку без цепы, — заявил Тайсон, когда разговор о том же зашел снова. — И вообще, чем скорее эту зыразу утопют, тем лучше.

С тех пор он попросту брал с собой крепкую палку, когда заходил в клетку семь-три-два. Однако на сей раз палка осталась у водопроводного крана, идти туда было далеко.

Взяв в руки пакет, он положил его на ладонь и развернул, после чего пошел в дальний конец блока, открыл дверцу клетки, но не вывалил содержимое в кормушку, а просто кинул весь пакет внутрь, потому что как раз в этот момент его окликнули:

— Гарри!

— Да? — крикнул Тайсон и поднял голову.

— Ты вроде как хотел в Кони стон? Так я поехал.

— Иду, иду! — Тайсон отошел от клетки, повернулся и направился к боковому выходу из собачьего блока, на ходу вытирая руки о штаны. — Пакет вот надо еще вернуть, пес издох. А так я уж управился.

— Поторапливайся, приятель. Я заверну за пищевой блок и подожду там.

Голоса стихли, послышался звук мотора. Вновь установившуюся вечернюю тишину нарушали теперь лишь слабые, короткие звуки, подобно тому как звезды нарушают однообразие ночного неба. Упала из крана капля воды. Раз-другой ухнула сова в ближней дубовой роще. Собака поскреблась о железную сетку. Зашуршала солома. Мышь пробежала по цементному полу, замирая и прислушиваясь. Мыши свободно проникали сюда через сточный желоб. Ветер сменился на западный, слышался далекий стук мелкого дождя, принесенного с Ирландского моря. Да еще больной сеттер ворочался и поскуливал во сне, так и не притронувшись к пище.

Шустрик, настороженно вертя головой в черной шапочке, различал и другие, более слабые звуки — журчанье воды в ручье, стук лиственничных шишек, падающих на землю одна за другой, какие-то шорохи в папоротнике, перепархивание птицы в ветвях… Через некоторое время в восточные фрамуги заглянула восходящая луна. Сперва ее лучи падали снизу на стропила, а затем, постепенно меняя угол, остановились на собачьих клетках. Какая-то немецкая овчарка принялась выть на луну. Шустрик становился все беспокойней, расхаживая взад-вперед по своей клетке, встревоженный и настороженный, словно форель в пруду. Инстинктивно он ощущал нечто необычное, не то чтобы уж совсем необыкновенное, но что-то очень важное, почти неуловимое в давным-давно знакомом окружении, но вызывающее беспокойство, словно чужая метка на столбике изгороди твоего собственного сада. Интересно, что бы это могло быть?

Когда лунный свет достиг его клетки, он встал на задние лапы, а передними оперся о сетку, отгораживающую его от Рафа. Вдруг он весь напрягся, стал прислушиваться и принюхиваться; это продолжалось примерно тридцать-сорок его сердцебиений, однако ни ноздри, ни уши, ни глаза как будто ничего нового ему не говорили. Но вот Шустрик учуял, что источник табачного запаха, оставленного руками Тайсона, — попросту говоря, дверца клетки Рафа — хоть и слабо, но перемещается в пространстве, то сильнее, то слабее. Затем его уши уловили едва слышимый, на высоте звука, издаваемого летучей мышью, легкий скрип железных петель, когда сквозняк поворачивал их туда-сюда на четверть дюйма. И наконец Шустрик заметил, что лунный свет перемещается по железной сетке, как это бывает на паутине — неравномерно, медленно, ограниченный силою вялого сквозняка, заставлявшего дверцу колебаться.

Шустрик опустился на четыре лапы, постоял, принюхиваясь и прислушиваясь, пытаясь понять, нет ли поблизости людей, а затем принялся поддевать лапами сетку. Вскоре он смог уже просунуть под сетку голову. Острая проволока царапала плечи, а затем и спину, то тут, то там вонзаясь в тело, но Шустрик не обращал на это внимания, продолжая крутить головой, расширяя дыру, словно буравом. В конце концов ему удалось протиснуться в клетку Рафа, отделавшись тонкой, но довольно глубокой царапиной на крестце. Преодолев преграду, Шустрик направился через клетку соседа прямо к его конуре.