Оставшись в одиночестве, я тихо застонала. Кажется, в этот раз я и вправду влипла. Потому что Цирцея сумасшедшая, а сумасшедшие очень тупые. Она даже не понимает, что как только сила покинет мое тело, я останусь жива, а вот она… она умрет и весь мир тоже.

Задумавшись, я даже не услышала, как дверь вновь отварилась и в комнату зашла женщина, которая несла в руке чашку с Савой.

— Вы кто?

— Мама Цирцеи, а ты я так понимаю и есть Стелла?

— Да.

— Не повезло тебе девочка, моя дочь настроена решительно, а это значит, что тебе уже не жить.

— Вы даже не понимаете, если она заберет мою силу, то ту же погибнет и весь мир вместе с ней. Она не сможет контролировать ее.

— Прости девочка, но я не могу ничего сделать, моя сила тоже принадлежит Цирцеи.

— Но вы же ее мать? Как она могла с вами так поступить?

— Иногда дети совсем забывают, кто их воспитал. Но… из-за того, что я была знакома с твоей матерью, то я не буду заставлять тебя пить эту траву. Ты должна спасти этот мир от моей дочери, а иначе… она уничтожит всех.

После этих слов женщина вышла, а я вновь осталась в горном одиночестве. В моей голове все время билась одна и та же мысль «Как же мне связаться с друзьями?»

Спустя еще какое-то время, которое я провела в раздумьях дверь вновь отворилась и в нее вошла Цирцея. Подойдя ко мне достаточно близко, она больно схватила меня за руку и повела меня куда-то.

Сейчас я даже не пыталась сопротивляться, потому что отчетливо знала, что после такого долгого времени проведенном на Талите моя магию будет давать большие сбои, что наоборот может дать фору моей противнице.

— Странно, что ты даже не пытаешься сбежать. Я думала, что ты упадешь ко мне в ноги, чтобы я смола тебе сказать: «Вот тут твое место!», — ехидно сказала девушка, вталкивая меня в комнату с алтарем. Проглотив горький ком страха, я попыталась не показать свой страх, и сама подошла к нему. — Какая же ты бесстрашная. Но мы еще посмотрим останется ли твое бесстрашие, когда я начну ритуал.

— Ты никогда не дождешься моих криков и слез. Я перетерплю любую боль, но никогда не склонюсь перед тобой. — Зло прошипела я, когда меня приковали к алтарю черные ленты.

— Это мы еще посмотрим! — яростно прошипела девушка, проверяя на прочность черные ленты.

Когда все было готово, она отошла от меня на несколько шагов и начала напевать заклинание на мертвом языке. В шоке слушая ее слова я пыталась перевести слова, которые она тут использовала, а когда до меня дошел смысл сказан слов, я резко дернулась.

— Ты что с ума сошла? Зачем ты вызываешь проклятого бога, он же нас погубит!

— Не мешай мне человечка! — зло рыкнула девушка, вновь начиная напевать заклинание.

Поняв всю опасность своего положения, я прикрыла глаза и попыталась дотянуться до своей темной магии. Спустя пару минут мучения я все же смогла подчинить темную магию и глубоко вздохнув, выпустила всю свою силу наружу.

Адская боль сотрясла мое тело, но я, сцепив зубы не произнесла не одного звука, стараясь и вовсе не привлекать внимание девушки.

Ее заклинание было прочитано уже наполовину и из портала, который образовался надо мной, выползла отвратительная рука. Освободившись от адских пут, я подскочила с места, чем отвлекла девушку, которая собиралась произнести последние слово. Отскочив подальше к стене, я послала зов всем теням, но было уже поздно, потому что в мою сторону летел проклятый бог.

Вскрикнув от ужаса, я краем глаза заметила, как Цирцея в адских муках мучается около алтаря, а потом резкий толчок и меня сильно приложило к стене. Последние что я заметила это был мой жених, который укрыл меня своим телом, а потом мое сознание померкло.

Визуализация проклятого бога.

Мое сознание то выплывала из плена боли и страха, выталкивая меня наружу, то вновь падало в пучину безнадежности.

Каждое свое пробуждение я чувствовала словно новую жизнь. Затекшие и ушибленные конечности отзывались тупой болью в моем теле, заставляя крепко сжимать зубы и терпеть эти вспышки боли. Иногда во время пробуждения я слышала странные голоса вокруг себя, они были знакомы и незнакомы одновременно.

Каждое такое пробуждения заставляло меня тратить приличную часть магии, на восстановление которой уходили целые сутки. Но чем больше я просыпалась, тем меньше силы на это уходило, пока мое сознание полностью не очнулось и я, приоткрыв глаза, тихо не расплакалась.

И это было не из-за боли или же радости, а из-за родных, что с угрюмыми лицами сидели около меня. Их бледные лица были полны отчаяния и горя, которое так и плескалось в каждом их взгляде.

Ранее красивое и молодое лицо матери сейчас было покрыто сеточкой маленьких морщинок, а между ее бровей залегла складка. Лица братьев тоже были не менее угрюмыми, особенно когда они смотрели в мою сторону.

Отец же стоял прямо надо мной, то и дело прикладывая к моему лбу свою ладонь. Прохлада приятно разливалась по моему телу принося некоторое облегчение.

Прокашлявшись, я постаралась подняться, но резкая вспышка боли заставила меня с криком упасть обратно. От моего крика, отец тут же подскочил на месте и протянул мне стакан с водой.

Жадно глотая этот целительный напиток, который наполнял меня силой, я думала только об одном: «Что с Цирцеей?» Хоть она и оказалась еще той гадиной, но я не могла спокойно лежать и наблюдать как вокруг меня суетятся люди, когда жизни другой возможно угрожала опасность.

На мои вопросы о девушке отец только недовольно сжимал губы и качав головой, выходил из комнаты, а рядом со мной оставались братья.

Глубоко вздохнув, я повернулась на бок и приобняв подушку, уснула.

Ночью мне снился мой жених, его измученное и виноватое лицо было направленно куда-то в сторону. А у него на руках спала малышка Венера. Он о чем-то ей тихо рассказывал, а она притворявшейся спавшей, тихо плакала.

На следующие утро меня известили о том, что родные решили разорвать помолвку с богом тьмы и теперь я останусь дома. Эта новость вызвала во мне какой-то протест, но я ничего не сказав, вновь уснула.

Так продолжало несколько месяцев. Рана, оставленная проклятым богом, постепенно заживала и мне даже уже разрешали гулять во дворе, что меня очень обрадовало. Но новость о расторжении помолвке, все еще не давала мне покоя.

Что-то глубоко внутри меня противилось этому, но я продолжала молчать, стараясь отогнать это чувство.

Чем больше времени проходило, тем сильнее я погружалась в себя. Я больше не желала разговаривать ни с кем, стараясь вообще избегать большие скопления людей. Хотя отец и пытался устроить бал в честь моего выздоровления, но не замечав моего энтузиазма все время откладывал.