Райкова поразило лицо Физика. Спокойное, отрешённое от всяких мыслей, словно он лежал на земном пляже, а не на этой похожей на резину упругой синей поверхности. Он искренне, с удовольствием, как делал все подобные вещи, наслаждался подвернувшимся отдыхом и сейчас, расслабившись и задрав подбородок, блаженно щурился зелёному светилу чужой планеты.

Лежать на поверхности моря и в самом деле было приятно. Для того чтобы смочить голову и грудь, приходилось черпать воду пригоршнями. Потом они попробовали сесть. Это удалось не сразу. Зато теперь вода доходила им почти до пояса. Правда, она всё равно не везде касалась тела. Под ними образовалась довольно глубокая воронка, стены которой, казалось, были выстланы резиной.

Наконец им надоело это странное купание, и оба вылезли на берег. Вытираться не пришлось: жидкость каким-то образом ухитрилась не пристать к телу.

Физик выбрал камень полегче и бросил его в воду. Камень скрылся без всплеска. На гладкой поверхности моря не было видно ни единого пятнышка или морщинки.

Часа два они молча брели по берегу без всякой видимой цели. От жары или от радиации кружилась голова, обоих клонило в сон. Наконец Физик остановился в тенистом месте под большим валуном. Разгребли мелкий сухой песок. Прежде чем лечь, Физик достал коробочку с красной полоской.

— Если станет плохо, прими одну таблетку.

— Как будто не всё равно, сколько я их приму!

— Нет. Не всё равно. Мы всё время спешили, а теперь давай не будем этого делать.

… Всё можно довести до абсурда. Даже это желание не спешить, показное, в сущности, желание… «Неужели он сможет уснуть? — подумал Райков. — Прошло не меньше четырёх часов. Значит, осталось всего два». Физик отвернулся и дышал ровно и тихо… Наверно, так и нужно. Просто эти последние два часа человек должен быть наедине с собой. В этом что-то есть, в том, что они всё последнее время слишком спешили, так, словно кто-то их подгонял, так подстраивал события, наслаивал их друг на друга, что не оставалось времени подумать, разобраться толком в том, почему всё кончилось так нелепо в этой хорошо спланированной и безупречно организованной экспедиции к звёздам…

В последние десятилетия процент гибели экспедиций измерялся сотыми долями. Какое-то фатальное невезение необходимо для того, чтобы попасть в число невозвратившихся, пропавших без вести… С чего же, собственно, началось? Автомат вёл корабль строго по курсу — не мог не вести… Корабль отклонился… или нет, скорее, наткнулся на что-то… Но на что можно наткнуться в надпространстве, если нет материальной среды? Странность номер один. Бывает. Разладился автомат, допустим, хоть это и маловероятно. Авария по неизвестным причинам. Почти все аварии бывают по неизвестным причинам. В этом, во всяком случае, нет ничего странного. Хотя сам факт аварии, приведшей к катастрофе на современном корабле, обладающем почти неограниченным запасом живучести, случай из ряда вон выходящий. Автомат не сумел справиться с аварией. Не сумел или не захотел? Нет, это опять абсурд, он не мог нарушить основную программу. Итак, странность номер два. Современный звездолёт, набитый до предела самовосстанавливающейся автоматикой, получает необратимые разрушения. Отметим, кстати, что при этом он всё-таки не гибнет, экипаж не получает ни малейшей царапины, зато полностью разрушен центральный автомат. От вибрации. Допустим. По крайней мере, теперь из игры выбывает один из важнейших элементов. Нет больше центрального автомата, некому выполнять программу. Зато теперь на сцене наконец появляется экипаж. В точке выхода из надпространства, в пределах досягаемости искалеченного звездолёта, обнаружена неизвестная звезда…

Получается довольно длинная, но всё же приемлемая цепочка совпадений и случайностей. Посмотрим, что будет дальше.

Во время посадки выходит из строя магнитная рубашка генератора… Пожалуй, это уже следствие предыдущего. Звездолёт так разбит, что в этой последней аварии нет уже ничего странного. Странно, правда, что они успели выбраться на шлюпке, обычно такие взрывы происходят мгновенно… Но, правда, выбрались не все… Кое-что Навигатор и Энергетик всё-таки могли сделать…

Теперь планета. Давление, гравитация, состав атмосферы, кислород, диапазон температур, отсутствие враждебной биосферы, наконец, — всё в пределах того узкого островка условий, в которых может существовать ничем не защищённый человек… Ничем не защищённый… Может быть, поэтому они лишились скафандров? И только радиация… Райков облизнул мгновенно пересохшие губы. Он боялся думать… Он понимал, что подошёл к той самой черте, за которой вот сейчас, сию минуту поймёт что-то очень важное, имеющее для них решающее значение…

А что, если предположить, только предположить, что всё это не случайно? Не может быть так много совпадающих случайностей, тогда только эта радиация выпадает из общей схемы. Ну, а если и она не выпадает? Если они просто что-то ещё не понимают в ней? Короче, если он прав, радиация для них безвредна.

Он вскочил на ноги и секунду смотрел на расплавленную синеву моря.

Красиво? Да, пожалуй, даже слишком красиво для дикой планеты.

Совершенно неожиданно для себя он обнаружил, что Физик спит. Самым естественным и спокойным образом. С завистью Райков подумал, что ему наверняка снится хороший сон, возможно, Земля… Надо бы его разбудить и поделиться своими догадками, да только сказать, в сущности, будет нечего. Разве можно передать глубоко охватившее его убеждение, что всё, что их окружает, и всё, что с ними было до этого, все это не напрасно, не может быть напрасно. И значит, во всех событиях есть смысл. Смысл, которого они не заметили, события, которыми кто-то управляет? Но это же бред. «Ты принимаешь желаемое за действительное. У тебя же нет доказательств…» — вот что ему ответит Физик. Через два часа, через десять и через двадцать. Надо подождать. Совсем немного подождать…

По крайней мере, если он ошибается и проснуться не удастся, некому будет жалеть об этой последней ошибке.

Веки отяжелели от яркого непривычного света. Практикант всё ещё пытался бороться со сном. Но недолго. Сказалось нервное напряжение последних часов.

Снились ему сосны. Ласковые, земные, с длинными иглами, в которых свистел ветер. Смутно, сквозь сон он понимал, что здесь не может быть никаких сосен, и от этого даже во сне чувствовал невыносимую тоску и горечь. Он видел траву, растущую у их корней, гладил шершавую кору, на которой блестели смоляные слезы… Проснулся он оттого, что Физик тряс его за плечо, сел, открыл глаза…

Вокруг плотной стеной стоял сосновый лес. На коричневой коре деревьев блестели капли прозрачной смолы. Свет едва пробивался сквозь могучие кроны деревьев. В двух шагах от их песчаной постели цвели одуванчики. В густой зелёной траве они казались вспышками земного солнца…

Если можно было доверять показаниям курсографа, шлюпка шла вверх почти вертикально. Не работал ни один обзорный экран. Кибернетик сердито передвигал рукоятки горизонтальных рулей.