религиозном отвержении государства, общества, всех светских законов и даже религиозных заповедей как утративших силу для того, кто имеет личное откровение Св. Духа. В истории христианства известно много апокалиптических революционных сект, и их появление всегда вызывало серьезные общественные кризисы. На органическую связь в истории христианства религиозного нигилизма и революционного движения указывает Шафаревич, но, к сожалению, он обходит русские секты, сыгравшие немалую роль в истории большевистской революции, ограничивается лишь далекими от России анабаптистами, богумилами, катарами, таборитами.

Русский религиозный нигилизм, так же, как и средневековые нигилистические секты, носил ярко выраженный апокалиптический характер. Он жил в ожидании катастрофы, в преддверии которой мерзость запустения на земле достигла такой меры, что мир нуждался в очистительном огне. Этот огонь должен пожрать новые Содом и Гоморру, а на их месте восставится новое царство Божие. Мировоззрение русских нигилистических сект никогда не было достаточно сформулировано их апологетами в литературной форме, и они всегда оставались преобладающе народными эзотерическими движениями, размах которых перед революцией достиг, видимо, огромных размеров.

Это происходило под покровом официальной церкви, ибо наиболее радикальные нигилистические секты никогда не были организационно оформлены и внешне не покидали церковь, тщательно скрываясь от постороннего глаза. Тем не менее, по ряду оценок, число их приверженцев достигало многих миллионов. К ним, в первую очередь, принадлежат радикальные ветви старообрядчества — беспоповства, которое выделилось еще в XVII—XVIII веках, отрицая законность священства как утратившего божественную благодать. К отрицанию священства рано или поздно не могли не присоединиться и другие нигилистические тенденции, связанные с революционным отрицанием государства, а также в ряде случаев отрицающие все человеческие установления, в точности так же, как это было и в других нигилистических сектах Средневековья, повторявших один и тот же загадочный стереотип, присущий, видимо, имманентно иудео-христианской цивилизации. Мы говорим также и «иудео», ибо и в иудаизме существовала радикальная нигилистическая секта т. н. саббатианцев, повторявшая все тот же стереотип.

Впрочем, это может объясняться и проникновением сектантских влияний в Киевскую Русь вместе с принятием христианства, как это предполагают в частности Н. Толстой и С. Толстая, всех сопутствующих церкви ересей и даже антихристианских течений, тем более что богумилы находились недалеко от Киевской Руси.

Вполне очевидно, что все старообрядческие толки, несмотря на отрицание церкви и государства, носили глубоко русский характер, ибо если они были враждебны даже русской общественной и политической жизни как подвергнувшейся порче в результате иноземных новшеств, то тем более они должны были быть враждебны и первоисточнику этих новшеств — Западу.

Старообрядцы не были самым крайним крылом русского сектантства. Не позднее XVIII века из него выделяется т.н. духовное христианство, отличавшееся еще большим нигилизмом. От них и происходит быстро разрастающееся «хлыстовство».

«Духовные христиане» утверждали, что человек, водимый Св. Духом, не должен более повиноваться никаким внешним законам и что лучший способ умерщвлять плоть — удовлетворять ее желания. Поэтому их собрания, как это бывает почти у всех таких сект, превращались в коллективные оргии. Хлыстовство отличалось от других направлений духовного христианства еще и тем, что признавало наличие периодически приходящих на землю «Христов» и «Богородиц», постоянно выдвигавшихся из среды хлыстов в качестве их духовных предводителей. О размахе хлыстовства говорит, например, отчет Св. Синода за 1900 г., где признается, что хлыстовство «является более опасным для Православия, чем другие секты». Известный миссионер протоирей Т. Буткевич сообщал в 1915 г., что «хлыстовство охватило всю русскую землю. Нет той губернии, нет того уезда, в которых не было бы хлыстовства в той или иной форме».

Незадолго до революции хлыстовство проникает и в русское образованное общество, которое на время охватывается повальной модой на мистическое сектантство.

Массовое движение революционного религиозного нигилизма подрывало основы дореволюционного строя и сыграло выдающуюся роль в революции 1917 г., как в Феврале, так и в Октябре. Религиозный нигилизм сектантов и большевизм быстро обнаружили общность интересов, несмотря на кажущуюся противоположность. Она прежде всего проявилась в стремлении к полному разрушению старого мира и к замене его новым мессианским центром Земли. Большевики вряд ли сознавали, какого союзника имеют они на своей стороне.

Рассматривая поддержку большевиков радикальными сектантами, нельзя обойти молчанием и их поддержку другими сектами, не отличавшимися религиозным нигилизмом, как, например, баптистами, евангелистами, адвентистами седьмого дня. Последние, например, считали, что на Ленине почиет благодать Божия. Но эти секты не носили национального характера, являясь результатом иностранного влияния. Поэтому они выпадают из нашего рассмотрения, задачей которого является выяснить именно национальное признание советской власти.

Впрочем, рано или поздно союз столь разнородных сил должен был кончиться конфликтом, что и произошло, но можно утверждать, что вряд ли большевики смогли бы прийти и удержаться у власти, если бы среди прочих сил, которые их поддержали в первый период, не оказались многомиллионные массы сектантов-нигилистов, принявших участие в процессе разрушения, носившем для них мистический характер. Государство и церковь были для них вместилищем всякой скверны, и их уничтожение и осквернение воспринималось как мистический долг — в точности так же, как у анабаптистов, богумилов, катаров, таборитов. Гонения на церковь, начавшиеся после Октября, нельзя списывать на одних лишь большевиков, которые были их инициаторами. В них проявлялась также долго сдерживаемая ненависть сектантской России к православию.

Большевики, наиболее целенаправленно стремившиеся к разрушению старой России, должны были вначале вызывать глубокие симпатии у таких сектантов, а любая попытка белых восстановить старую Россию, особенно иностранное вмешательство, рассматривалось ими как зловредное действие, с которым нужно бороться.

Николай Клюев

В своей массе нигилистическое сектантство все же дало выдающегося представителя — гениального поэта Клюева, вышедшего из кругов хлыстовства и радостно встретившего большевистскую революцию как подлинно русскую и национально-религиозную. Его трагическая судьба является как бы живой историей драматических отношений большевизма и русского религиозного нигилизма, а мы не располагаем другими документами, касающимися их истории. Есть замечательною описание жизни и творчества Клюева, составленное Б. Филипповым, Э. Райсом и А. Штаммлером. Они стараются показать, что Клюев был жертвой советского режима, против которого он будто бы дерзко выступил. Легко можно понять то эстетическое преклонение пред эзотерической личностью Клюева, которое испытывают его поклонники, но, увы, они не могут заслонить то очевидное, что можно прочесть у него самого. Личная трагедия Клюева, его гибель не могут скрыть от нас того, что Клюев свободно и добровольно приветствовал тот ураган разрушения, который несла за собой большевистская революция, созидающая, как он думал, новую Россию, мессианский пуп Земли. Только благодаря этой революции Россия для Клюева отныне — мать Земли. В конце 1917 г. он провозглашает: