в воду — если этого не сделать, то он будет обнаружен с восходом солнца! К этому выступу вела узкая и крутая тропинка, по которой можно было передвигаться, лишь хватаясь руками за выступы и сухой репейник, торчавший пучками из расщелин. Марион Айра решил спуститься на «балкон» и, в общем-то, даже спустился, но на последних метрах свалился на выступ, да так неудачно, что… сломал руку. От боли он потерял сознание. По-видимому, он являлся парнем не только бестолковым и неловким, но и вдобавок ещё с пониженным болевым порогом. Имея такие яркие таланты, ему бы следовало сидеть дома на печи, кушать манную кашу с маслом и просить добавки, а не промышлять убийствами в темноте.

Сестрица его, оставшаяся наверху скалы и видевшая падение бестолкового братца, принялась его звать. Тот не реагировал. Тогда Сара решила взять процесс в свои руки и завершить начатое. Не зря же говорится, хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам! Свежеиспечённая вдова стала спускаться по тропинке, которая была крутой и узкой… впрочем, об этом уже было написано чуть выше. В этом месте самые циничные читатели могут начинать хохотать в голос, поскольку последовавшее далее и впрямь оказалось смешным! Короче, Сара Литтл сорвалась с тропинки и чудом не улетела в реку Джинеси и далее в водопад. Женщина ничего лишнего себе не сломала, но здорово ободрала кожу на руках и ногах.

Пока она лежала, кряхтела и приходила в себя, очнулся её старший братец. Два перехожих калика — Марион и Сара — столкнули-таки труп Чарльза Литтла в шумевший ниже поток и, постанывая и заливаясь слезами, на четвереньках полезли наверх. Автор не сомневается, что если бы Тарантино пожелал снять по мотивам всех этих событий кинофильм, то получился бы истинный шедевр. Наверняка брату и сестрице было, что сказать друг другу, а место и время как нельзя лучше подходили для выражения взаимной приязни. И Тарантино, прекрасно умеющий конструировать пафосные диалоги, несомненно донёс бы до зрителя нужный градус эмоционального накала!

Выбравшись наверх, Марион Айра и Сара некоторое время отдыхали, приходя в себя и переводя дух. И только там, наверху, коварный убийца с ужасом обнаружил, что потерял свои очки. Причём перед спуском на «балкон» он убедился, что они находятся при нём, стало быть, очки остались либо на выступе скалы, либо упали в реку. Хотя у Мариона оставалась целой вторая рука и даже обе ноги, он не захотел повторно спускаться на «балкон», чтобы поискать там пропажу. Сестрица его тоже не захотела этим заниматься.

С чувством честно выполненного долга, усталые, но довольные они возвратились домой. Сара наложила любимому братцу на сломанную руку импровизированную шину и даже потратила некоторое время на очистку его одежды от приставших репьёв, благодаря чему та на следующий день выглядела относительно чистой и внимания полицейских не привлекла. А вот до своего платья ввиду позднего времени руки не дошли. Да и свечку жечь было жаль — она ж денег стоит… Потому к моменту появления в доме полиции зелёное платье Сары Литтл оставалось покрыто предательским репейником, росшим у тропинки, по которой накануне ползала женщина.

В общем, сделанное Марионом Айрой Стаутом признание полностью подтверждало правильность обвинения в убийстве 1-й степени — то есть, заблаговременно спланированном, с использованием оружия и при содействии сообщника. Поэтому не надо удивляться вынесенному приговору к повешению, удивляться скорее следует тому, что Сара Литтл оказалась оправдана и не отправилась в петлю вслед за братцем.

Если бы история на этом закончилась, то очерк этот никогда бы не был написан, поскольку история незадачливого тупого убийцы, неспособного столкнуть труп в водопад, ломающего руку уже после совершения преступления и забывающего очки на месте убийства, представляется унылой и совсем неинтересной. Главный трэш, отбросивший на всю эту историю яркий отблеск кретинизма, или выражаясь помягче, абсурда, последовал после осуждения Мариона Айры.

Сидючи в местной тюряге и явно не зная, куда приложить свои неимоверные таланты, смертник надумал написать письмо брату убитого им Чарльза Литтла. Зачем? Да кто же его знает… Сам Марион в тот момент вряд ли сумел бы внятно объяснить цель своего поступка. Но поскольку просто написать письмо и передать его адресату показалось Мариону слишком скучным и банальным, он обратился к газетчикам с вопросом, не согласятся ли они опубликовать это письмо в газете? Редактор газеты «Rochester papers» ответил согласием без колебаний и раздумий. Мы не знаем, был ли обещан Мариону Айре гонорар, но 9 мая упомянутая газета обдала читателей соком мозга осуждённого к смертной казни убийцы.

В мае 1858 года Марион Айра Стаут обдал соком собственного мозга читателей газеты «Rochester papers». Газета в своём номере от 9 числа опубликовала весьма пространное письмо смертника брату убитого им человека.

Сразу сделаем необходимое пояснение — из-под пера убийцы вышел очень странный текст. Любой разумный человек, способный хоть немного обдумывать свои поступки и прогнозировать их последствия, написал бы что-нибудь о душевном волнении, вызванном осуждением, о том, что он сожалеет о трагической развязке, оставившей родителей убитого им человека без любимого сына, и тому подобном. Такая сострадательная интонация не обязательно свидетельствовала бы об искреннем раскаянии, но она во многих отношениях явилась бы выигрышной. Человек, написавший такой текст, мог бы рассчитывать на сострадание, внимание и снисхождение. В последующем, обращаясь к губернатору штата с просьбой о помиловании, смертник мог бы указывать на искренность своего раскаяния и в качестве примера оного ссылаться на письмо родственникам жертвы. Для понимания этих нюансов не надо быть большим психологом, достаточно просто иметь голову на плечах.

Но именно с головой у Мариона и были проблемы. Он написал текст объёмом 7,8 тыс. знаков, содержание которого передать очень сложно. Он в высокопарных выражениях описал волнение, пережитое во время оглашения вердикта присяжных и… и это всё. Никакого сожаления, никаких попыток осмыслить пагубность выбранного им пути насилия, никаких размышлений о земной стезе истинного христианина — ни-че-го-шень-ки! Из письма невозможно понять, что автор хотел сказать этим текстом и для чего вообще предал бумаге поток своего сознания. Большой текст — и полнейшая смысловая пустота. Марион Айра ничего не сказал… Он мог вообще ничего не писать!

Ну ладно, написал и написал, а газета опубликовала, хорошо… Казалось бы, на этом всё должно закончиться, но нет — тут-то всё и началось!

Антон Павлович Чехов пошутил, сказав во время литературного