Здесь, в березовых рощах, стоял невообразимый комариный гул.

Здесь, Советский Союз, свою ядерную прыть во степи развернул.

Здесь уран изымался из только построенных шахт, с глубоких забоев,

(Здесь шахтеры и рабочие, в общагах, очень часто бывали в запоях).

3

Как каротажник — в степи работал один день, после трех, -

столовался в орсовской столовке; еще, — спецпаек, почти даром;

считалось, что в поселке: “московское распределение товаров”.

В рабочем общежитии — драки и пьянки не считались за грех.

Суровый контингент подобрался — со всего Советского Союза.

И вот, в таком коллективе, он, драками, сыскал уважение у всех;

был книгочеем, что делало его похожим: на Робинзона Крузо.

Чем еще больше укрепилась к нему любовь Алевтины.

Что и служило беспокойством, для ее родителей, причиной.

Был год олимпийский для ссср в чем-то знаковым, стопудово -

все готовились смотреть олимпиаду, — но тут: телевизор сгорел;

его починили только в последний день, в общежитии чёртовом.

Только уже закрытие олимпиады смог посмотреть, кто хотел.

Он прильнув до "Спидолы”, по глушимой “Свободе”, слушал,

как похоронили поэта Высоцкого в Москве, не веря своим ушам.

Песню передавали про Яка-истребителя, в той передаче,

и, как конная милиция, на Таганке, в тот день решала задачи.

После чего, как всегда он отправился к заветному, ее окну,

и позвал на свидание, — чтоб посмотреть на степную звезду, -

еженощно гуляли они по поселку, среди белокурых берез,

всякий раз расширяя географию путешествий, своих, наяву.

То зарницу встречали на просторах, после яростных гроз;

то, уходили по трассе, где-то часто, ложились на траву,

где яркие звезды, делались большими, вроде висящих роз.

Вся целина, в это, летнее время, покрылась свежими копнами;

хлебородные нивы, стернею, сравнимой с желтыми волнами.

Перешли на солому, запах лож, душистых, их желания манил,

и в продолжение их отношений, во многом, там и определил:

однажды, в нем возникло неистребимое желание близости,

он крепко зажал, в руках, все ее, белоснежные прелести,

и, мгновенно, удар от целомудренной девушки получил.

Так саданула, что яркою вспышкою в глазах засветилось,

тут же желание, с его страстью, моментально, простилось.

Этим приключением, их похождения на целину завершились.

Несколько дней, Алевтине, даже, пришлось его вызывать;

он не находил больше в себе: чем ее следует больше занять.

Ждал окончания преддипломной практики, больше своей,

поскольку закончилось лето — и начался отлет журавлей.

4

Еженощно, они, под ветвистой, заветной стояли березой,

а она вся качалась от ветра, который врывался с степей, -

и, листья, не звонкой медью, слетали с нее, будто слезы,-

и, в небе, летели по ночам, караваны, на юга, журавлей.

Они пролетали над мокрой, запашной, целинной стерней.

Он засобирался в Киев, сказал ей: что скоро ему уезжать,

что практика закончилась, что собраны материалы, что пора,

что он сожалеет, что скоро ему отправляться в Кокчетав,

что надо билет достать, для этого надо там быть из самого утра.

И, Аля, быстро, все в девичьих мыслях своих, легко, просчитав,

Собралась за ним, до города, никак на уговоры не отреагировав.

Оказалось, что только до первого, на вокзале, милиционера.

Очень рассудительный мент попался, с лунообразным лицом,

“застойного периода”, как бы образец, самого лучшего примера.

Такими тогда были все; этот вовсе не выглядел подлецом;

забрал Алевтину в “канарейку”, — а его завел в подсобку, сказал:

“Верну за бутылку водки. Мне здесь всю ночь дежурить.

Со мною, парень, не шути. Она сбежала с тобой. — (Как узнал?). -

Девочка юная. Позвоню родителям. Не надо меня дурить”.

“ — А, хрен ему на рыло! Переночуем в дядьки”, — сказала, потом,

когда отвела к родственникам, на трехкомнатную квартиру, — то,

ее дядька, со своею женою, им весьма был рад, устроил застолье,

после чего, их положили спать, в смежных комнатах, только,

но Аля зашла к нему и, без сна, просидела у его изголовья -

решив про себя отдаться в постели, не выдержав столько;

забилась во сне под утро, — и едва не проспал свой поезд, он.

Из-за чего, их общение было скомкано. Лишь садясь в вагон:

“— Я всю ночь совсем не спала, — ждала, что ты проснешься…”

“— Могла б разбудить”, — сказал ей, осматривая, пыльный перрон.

Она опустила взор, и сказала. “ — Я подожду, когда ты вернешься…”.

И, бросилась за поездом, когда он только начинал свой резвый разгон.

5

Вернувшись в Киев, — над Крещатиком: бровастый, генсек Брежнев;

с новой, подмалёванной звездой, самодовольно смотрит с портрета;

он раздражает напыщенным видом, еще больше, чем это было прежде;

в жизни молодых, любовь всегда находится в большом приоритете.

В общаге: его поджидало письмецо от той, которую нельзя забыть,

любовь к которой, не удавалось, за все эти долгие годы, убить;

невзирая на то, что она, в это время, успела не раз ему изменить.

Письмо не о чем, будто она, снова, хотела с ним вместе побыть.

Все горечи вернулись к нему, — не готов был подлую измену простить.

Не находил в себе силы, снова ей поверить; даже о ней помечтать.

“Лучше сразу”, — подумалось ему, эту тонкую нить навсегда оборвать,

чем снова на подлость новой измены, неверной, себя предрекать.

Эти, колхозные рагули, похоже, начали ей уже во многом досаждать.