никогда не возвысишься над моей страной. Мы великая нация возвышаемся над всем миром, и Бог благословляет наше процветание!

— Я хочу о тебе говорить.

— К чему? — спросила Сара. — Лучше признайся, у тебя были другие женщины? Ну, до меня.

— По правде говоря, мало.

— Сколько, мало? Ты ведь не тридцать лет живешь.

— Не больше пятидесяти, может даже меньше…

— А что с ними было?

— Я обеспечил всем им будущее.

— Мне тоже, — вырвалось у Сары. Она держала в руке чемодан, в котором был миллион долларов и чувствовала их приятную тяжесть.

— Современные женщины мне не нравятся, — проговорил Вельзевул, продолжая оправдываться с таким видом, словно ему было стыдно.

— Ответ простой и наивный, — сказала Сара. — Ты бы хотел влюбиться?

— Да. Но не в женщину.

— Я от всего сердца желаю тебе в этом удачи.

— Пойми, я не… Я… женщину тоже могу любить… Пусть тебе не кажется, что влечение к юношам и восхищение женской красотой никак не согласуются.

— О, что ты! Когда мне было тринадцать лет я была увлечена одной девочкой из школы. Мы скрывали наши чувства от всех, но все равно нас пытались поссорить. Мы гуляли по улице держась за руки, а оставшись одни обнимались и целовались. Помню, как у меня кружилась голова от счастья. Дай тебе бог дожить до пяти тысяч лет, чтобы ты смог понять это упоительное чувство! О, милый, не надо так волноваться! Ты плохо чувствуешь себя?

— Даже сам я не понимаю, что со мной…

— Какая я дура! Ну, что такое любовь? Немного фантазий, немного обид, вот и все, что в ней есть.

— Я не болен. Просто, мне как-то не по себе.

— Милый, иди скорее домой! Тебе нужен покой!

— Мне хочется с тобой поговорить.

— А меня беспокоит твое здоровье! — сказала Сара, она не знала, как утешить Вельзевула, хотя сама нуждалась в утешении.

— Дай мне объяснить. Я не уверен, что после нашего прощания ты сама найдешь всему объяснение. Лучше я сделаю это сам. Тебя, наверное, очень беспокоит один вопрос. Давно собирался это сказать, но не было случая.

— Неважно, — непроизвольно бросила Сара, — будет.

— Сейчас такой случай. Ты была в недоумении, я в растерянности, словом, тебе ничего не надо было делать, чтобы понравиться мне. Сначала я тянулся к тебе, потом уже стал избегать, понимаешь, этот твой сексуальный напор немного беспокоил меня. С тревогой смотрел я, как меняя маски, как размывая границы реальности, ты превращаешься в монстра. Разве могу я забыть, как ты угрожала мне на острове: «Все, что я могла сделать против тебя, я сделала. И сделаю еще!»

— Это был крик души!

— Да, на очень высокой ноте. Поверь, я не хотел твоей смерти.

— Знаю, Вилли. Ты на это не способен.

Вельзевул кивнул головой. Ему трудно было говорить дальше. Он понимал, какой у него несчастный вид и это его порядком бесило.

— Но ты хотела проникнуть в мою душу, ты была одержима желанием превзойти меня! Встреча с тобой была роковой. Я нашел семя. Со временем оно выросло в сорняк, пустивший корни. Так маленькое сделалось большим! Жизнь я всегда вел самую респектабельную, я гедонист и не отказываю себе в утонченных удовольствиях, но ты, жалкая смертная женщина, чья душа полна диссонансов, заставила меня понять, что ты счастлива, а я, нет. Из-за тебя я стал невротиком, потерял интерес к микологии, позволил тебе осквернить мои фиалки. А Библия! Просто невероятно! Ты исчерпала мое терпение, когда заставила меня пить святую воду! Я тогда, фигурально выражаясь, получил удар в голову. Итак, игра закончена. Моя дорогая фурия, ты добралась до самого дна моего дьявольского терпения. Долг чести требует, чтобы я тебя не наказывал — ты больная, ты страдаешь манией навязчивых представлений, и я тебя с этим поздравляю.

— Очень хорошо, что ты говоришь об этом как раз сейчас. Я рада расстаться с тобой!

— А как я рад!

— Ты от меня не отделаешься. Когда я умру я буду тебе являться приведением. Даже в Аду я буду тебя преследовать!

— Не обольщайся! Там тебя будут держать в цепях.

— Вилли, я буду жить долго. У меня отчаянная любовь к жизни! Можешь не сомневаться в том, что я лет на двадцать переживу тебя. Так что ты уже можешь ложиться в свой источенный червями гроб.

— Тело умирает, а душа продолжает жить. Ты не совсем исчезнешь, где-то будет блуждать маленькая, сморщенная душа потаскушки. Это будет единственное, что после тебя останется.

— От тебя останется столько же!

— Сара, пойми, лучшее из того, что ты можешь сделать, это заткнуться.

— Ты так и не понял, что я женщина достойная любви! Несмотря ни на что, время, проведенное с тобой, было хорошим: я была тебе другом, помощницей, кухаркой, утешительницей, служанкой, потом стала ненужной…

— Да, было на что посмотреть.

Наступила пауза. Оба чувствовали себя неловко. Никто из них не хотел признаться, что дружба привела их к чувству взаимного уважения, вместо этого они глумились друг над другом, дабы рассеять царившую между ними напряженность. Сара упивалась внушениями собственного экзальтированного ума, всегда бодрый Вельзевул был язвителен и полон грусти.

— Ну вот и все! — сказал он, понимая, что в этом кульминационном месте подобное восклицание уместно всего более.

Сара стойко выдержала этот прощальный вздох, ей самой хотелось закричать во всю силу легких. Ей казалось, что она сходит с ума.

— Ничего не поделаешь, мы должны расстаться, — проговорил Вельзевул, глядя в пустоту.

— Что ты будешь делать без меня?

— Постараюсь забыть.

— Не сможешь! — ответила Сара. В ее насмешливом тоне была ирония, а в глазах сверкало лукавство.

Она достала из кармана маленький сверток, перевязанный голубой лентой, и протянула Вельзевулу.

— Это может тебе пригодиться, — сказала она.

— Что это?

— Милый подарок. Открой, когда я уйду. Вилли, можно тебя попросить, ради твоего же блага?

— Ну, разумеется.

— Перестань обманывать себя!

— В каком смысле?

— Только не думай, что ты нашел меня.

Сказав это, Сара повернулась и пошла по улице, а дьявол с мыслью, которая его пугала и завораживала, смотрел ей вслед, пока Сара, за неимением толпы, не растворилась в темноте.

Конец.