Он завел машину, и они покатили по посыпанной гравием подъездной дороге к воротам. Босх опустил стекло. Небо было цвета линялых джинсов, а воздух – чистым и прозрачным. Пахло свежим зеленым перцем. «Но это ненадолго, – подумал Босх. – Возвращаемся обратно в мерзость».

* * *

На обратном пути Босх съехал с шоссе Вентура и, взяв южнее, через каньон Малибу поехал к океану. Так будет длиннее, но свежий воздух тоже вызывает своего рода зависимость, и не хотелось с ним расставаться. Хотелось подышать им как можно дольше.

– Мне нужно увидеть список жертв, – сказал он после того, как они втянулись в извилистый каньон и взору открылась подернутая туманной дымкой поверхность океана. – Тот педофил, которого вы упомянули… Что-то в этой истории не дает мне покоя. Зачем им было красть у этого парня порнографические снимки?

– Гарри, послушайте, вы же не собираетесь предположить, что их цель состояла в этом? Что люди неделями рыли подкоп, взорвали пол в подвале под банком – и все для того, чтобы украсть фотоколлекцию детской порнографии?

– Конечно, нет. Но именно поэтому возникает такой вопрос. Зачем им было брать эту ерундовину?

– Ну, может, им так захотелось. Может, один из них был педофилом и ему она понравилась. Кто знает?

– Или, может, это являлось частью прикрытия. Обчистить каждый взломанный сейф, чтобы скрыть важный факт: то, за чем они охотились в действительности, находилось только в одном. Понимаете, взломать десятки сейфовых ячеек, чтобы смазать, затушевать истинную картину преступления. А при этом целью все время являлась одна-единственная ячейка. Тот же принцип, что и при краже в ломбарде: забрать кучу украшений для того, чтобы замаскировать кражу одного браслета. Однако в случае с банковским хранилищем охотились за чем-то таким, о пропаже чего впоследствии владелец так и не заявил. За чем-то особенным, о чем владелец не мог сказать, потому что это загнало бы его самого в некую ловушку. Как в случае с педофилом. Когда его барахло украли, о чем он мог заявить? Вот и грабители охотились за чем-то подобным, только куда более ценным. За чем-то таким, что делало для них взлом сейфового депозитария более привлекательным, чем ограбление основного хранилища. За чем-то таким, что вызвало необходимость убить Медоуза, когда тот, заложив браслет, поставил на карту безопасность всего предприятия.

Элинор безмолвно слушала. Босх повернул к ней голову, но за стеклами солнечных очков невозможно было прочитать выражение ее лица.

– Звучит так, будто вы опять толкуете о наркотиках, – проговорила она через некоторое время. – А ведь собака не обнаружила никаких наркотиков. И АКН не обнаружила никакой связи между наркотиками и людьми из списка клиентов банка.

– Может, наркотики, может, нет. Вот почему нам следует еще раз повнимательнее пройтись по клиентам депозитария. Я хочу сам взглянуть на этот список. Хочу посмотреть, не наведут ли меня эти имена на какую-то мысль. Причем начать с тех самых, которые уверяют, что у них ничего не пропало.

– Я добуду вам этот список. Все равно больше нам не за что ухватиться.

– Ну, нам надо еще пройтись по тому списку, который дал нам Скейлз, – заметил Босх. – Я вот думал о том, чтобы выудить оттуда каких-нибудь уголовников и показать Шарки.

– Пожалуй, стоит попробовать, вреда не будет. Больше для проформы.

– Не знаю. Мне кажется, мальчишка чего-то недоговаривает. Думаю, в ту ночь он мог разглядеть лицо.

– Я оставила Рурку памятку насчет гипноза. Он, должно быть, еще напустится на нас сегодня или завтра.

Они поехали вокруг бухты по шоссе Пасифик-коуст. Смог ветром отнесло в глубь материка, и воздух был достаточно прозрачен, чтобы можно было видеть за белыми барашками волн остров Каталину. Они остановились перекусить возле ресторана «У Алисы», и, поскольку было уже довольно поздно для ленча, здесь нашелся стол у окна. Уиш заказала чай со льдом, а Босх – пиво.

– В детстве я часто приходил к этому пирсу, – поведал ей Босх. – Нас привозили сюда целым автобусом. В те времена здесь был рыболовный магазин на конце причала. Я удил сериолу[37].

– Дети из ведомства ДДН?

– Да. То есть… нет. Тогда это называлось ДСС. Департамент социальных служб. Несколько лет назад они наконец поняли, что для детей требуется отдельная служба, поэтому создали департамент по делам несовершеннолетних.

Она бросила взгляд в окно ресторана, на пирс. Улыбнулась – видимо, каким-то своим мыслям, и он спросил, о чем она вспоминает.

– Обо всем. Мой отец был военным. Я никогда не жила на одном месте больше двух лет. Так что мои воспоминания не связаны с какими-то определенными местами. Они связаны с людьми.

– Вы были дружны с вашим братом? – спросил Босх.

– Да, учитывая, что отца подолгу не бывало дома. А брат всегда был рядом. Пока не завербовался в армию и не ушел навсегда.

На столе перед ними появились салаты, они потихоньку ели и потихоньку болтали о том, о сем, а затем, в промежутке между салатом и основным блюдом, Уиш рассказала историю своего брата.

– Каждую неделю он писал мне оттуда и каждую неделю сообщал, что боится и хочет домой, – сказала она. – Он говорил мне то, чего не мог сказать отцу или матери. Майкл вообще был такой. Ему не следовало уезжать на войну. Он пошел из-за отца. Не мог его подвести. Ему недоставало храбрости, чтобы сказать отцу «нет», но хватило, чтобы отправиться туда. Это просто абсурд. Вы когда-нибудь слышали о такой глупости?

Босх не ответил, потому что знал подобные истории, включая свою собственную. И похоже, на этом ее рассказ завершился. Либо она не знала, что произошло с ее братом там, во Вьетнаме, либо не хотела вдаваться в подробности.

Помолчав, она спросила:

– А почему вы пошли?

Он ждал этого вопроса, но за всю свою жизнь так и не сумел правдиво на него ответить даже самому себе.

– Не знаю. Не было выбора, вероятно. Так случилось. Институциональный образ жизни, как вы недавно сказали. Я не собирался в колледж. Никогда всерьез не думал о Канаде. Думаю, было бы тяжелее уехать туда, чем призваться и поехать во Вьетнам. Затем, в 68-м, я как бы выиграл в призывную лотерею. Обстоятельства так складывались, что я понял: все равно придется туда отправиться. Так что я решил, что перехитрю их и завербуюсь сам, пусть это будет мой собственный выбор.

– И?..

Босх засмеялся – таким же фальшивым смешком, который раньше слышал от нее.

– Я вступил в армию, прошел базовую подготовку и всю прочую муру, и, когда пришло время выбирать, выбрал пехоту. До сих пор так и не пойму почему. Тебя забирают в таком возрасте, понимаете? Ты чувствуешь себя неодолимым. Когда уже оказался там, на месте, то вызвался добровольцем в туннельный отряд. Вроде как в том письме, которое Медоуз написал Скейлзу. Хочется испытать себя, понять, на что ты способен. Ты делаешь такие вещи, которых потом не можешь себе объяснить. Вы понимаете, о чем я?