Реагируя на теракт и сентября 2001 года, он же, отметив, что «для меня в Нью-Йорке все улочки родные», без каких-либо наводящих вопросов, по собственной воле признал: «Испытал полное бессилие и опустошение. Два года назад у нас в России взрывали дома, но тогда не было эффекта присутствия», – хотя, если я не ошибаюсь, в августе 1999 года он в России был, а в сентябре 2001 года в США не был. И дело здесь вряд ли только в телетрансляции: дело, скорее, в самоидентификации человека – в том, где именно у него находятся «родные улочки».

Не менее откровенна была еще одна «прорабша перестройки», которая на круглом столе, посвященном событиям 9/11, вдруг стала яростно доказывать, что любые люди, готовые сознательно отдать свои жизни за что бы то ни было, и особенно за какую бы то ни было идею, – выродки рода человеческого и должны выявляться и уничтожаться физически в превентивном порядке, чтобы не мешали нормальным людям нормально жить.

Дело было в Ленинграде (тогда и ныне – Санкт-Петербург), недалеко от Пискаревского кладбища, где лежали эти самые, по её терминологии, «выродки».

Признаюсь: даже американцы в своих войнах после Второй мировой, даже террористы, даже фашисты ближе мне, чем эта визжащая неолиберальная дама, которую я слышал своими ушами. Потому что они сражались за свой народ, за свою веру – или хотя бы искренне думали так, а она вполне сознательно сражалается против своего народа.

Не исключаю, что это вышло у нее нечаянно – просто потому, что в основе её мироощущения лежали запросы потребления.

Последнее слово – главное для понимания отношения неолибералов к России. Иначе понять их политику по отношению к нашей стране можно, лишь поверив, что они бескорыстно испытывают к ней животную ненависть и стремятся любой ценой ее разрушить просто так.

На самом деле всё проще: они просто стремятся обеспечить себе качественное потребление, оставаясь равнодушными к цене этого потребления для всех остальных: «Ничего личного – только бизнес». Дело здесь совсем не в какой-то специфической ненависти: хотя она часто действительно имеет место, но как причина неолиберального поведения всё же второстепенна.

Россия нелюбима либералами не как враг, не как противостоящая сила, но лишь как неудобство, как гвоздь в ботинке: её народ (тоже запрещенное после победы демократии слово, положено говорить: «население»!) мешает им красиво потреблять, как плохому танцору мешают танцевать ноги.

Обычным людям свойственно застывать в тяжком раздумье между севрюгой и Конституцией; при выборе же между Конституцией и куском хлеба 95 % людей не задумаются ни на минуту, и всерьёз осуждать их может только тот, кто не голодал сам.

Но именно у неолибералов – и именно в силу их идеологии – потребительская ориентация выражена предельно полно. И, служа своему потреблению, они автоматически, незаметно для себя самих, начинают служить странам и регионам, где потреблять наиболее комфортно, – нашим объективным, стратегическим конкурентам. И, живя ради потребления, они начинают любить те места, где потреблять хорошо, комфортно, и не любить те, где потреблять плохо, неуютно.

Не любить Россию.

И это очень хорошо демонстрируют практические действия либералов, по-прежнему обслуживающих власть и практически полностью определяющих ее, как минимум, социально-экономическую политику.

Конечно, западные стандарты культуры и цивилизованности во многом несовместимы с российской общественной психологией, а во многом – и с объективными потребностями нашего общественного развития.

Но у неолибералов отторжение от страны достигает высочайшей степени. В результате значительная часть интеллигенции, а точнее – образованного слоя, который является единственным носителем культуры и развития как такового, оказывается потерянной для страны, поскольку обижается на нее кровно, предъявляя ей непосильные для нее, несоразмерно завышенные стандарты своего личного потребления. Потребления не только материального, но и интеллектуального – и еды, и дорог, и разговоров «на кухне», и демократии.

Эти непосильные стандарты несовместимы с существованием страны и требуют уничтожения: либо ее, либо либералов как обладающего существенной властью клана.

Данный выбор становится всё более актуальным, и его откладывание «на потом» всего лишь повышает шансы неолиберального клана, обслуживающего интересы глобального бизнеса, на уничтожение России.

О некоторых особенностях «незалежной» политической элиты

Так называемые «элиты» большинства «развивающихся», то есть «недоразвитых» стран, которые ранее именовались странами «третьего мира», не обладают собственной объект-субъект-проектной идентичностью и, по сути, представляют собой «наёмных менеджеров», которых нанимают глобальные «центры силы». Такие периферийные, зависимые, компрадорские «элиты» практически всегда действуют против национальных интересов своих стран и народов. Как это происходит на практике, ярче всего демонстрирует пример Украины.

В феврале 2005 года, едва заняв пост министра внутренних дел в первом правительстве, утверждённом по итогам первого Майдана, Юрий Витальевич Луценко стал гордо называть себя Терминатором, намекая на намерение уничтожить старую систему (как минимум, в МВД). В принципе, эта кличка подошла бы для характеристики всей украинской политической элиты. Знаю, что термин «элита» в данном контексте многих коробит, но не аристократами же их называть. Эти люди – именно терминаторы (уничтожители). Они уничтожили всё, до чего смогли дотянуться: экономику Украины, армию Украины, законы и Конституцию Украины, аппарат государственного управления Украины. В данный момент они заканчивают уничтожение украинской государственности и довольно резво приступили к уничтожению населения территорий, входивших или пока ещё входящих в состав Украины.

Самое забавное заключается в том, что вместе с умирающим украинским государством эти люди уничтожили и собственное будущее, и будущее своих детей, и даже довольно эффективно уничтожают состояния, награбленные ими за время существования постсоветской украинской государственности. По эффективности аннигиляции породившей его политической системы и собственного политического будущего с украинской политической элитой может сравниться только Саакашвили. Не случайно он и его команда не просто получили на Украине убежище, но органично вписались в местный истеблишмент, мгновенно превратившись из грузинских националистов в националистов украинских.

Прежде чем оформиться в своём нынешнем виде, украинская политическая элита прошла два этапа формирования.

Первый – 1992–1999 годы. Все украинские политики первой величины, все олигархи, все финансово-политические группы родом из этого времени. В этот же период сформирована и идеология, объединяющая украинский истеблишмент, делающая его (при всех внутренних противоречиях) единым целым как в выборе внешнеполитической ориентации, так и в вопросе противостояния с собственным народом.