Один из убийц вспоминал потом, что «пришлось помучиться не меньше пятнадцати минут», прежде чем наступила смерть…

Тараки тихо похоронили на кладбище в Кабуле, официально объявив, что он умер от сердечного приступа. Никто, разумеется, в эту версию не поверил, но все молчали — дворцовые перевороты были ведь здесь не в диковинку.

Во время одного из моих очередных визитов в Кабул Бабрак Кармаль водил меня по королевскому дворцу, показывал комнату, где разыгралась эта трагедия, как, впрочем, и то место, где полутора годами раньше расстреляли семью Дауда…

Трое непосредственных исполнителей этого грязного преступления, имена которых известны, вскоре бежали, сначала в Иран, затем в другую страну, где их следы затерялись, а вот четвертый после ввода наших войск вдруг объявился, и не где-нибудь, а в советском посольстве в Кабуле!

На прием к дежурному дипломату — сотруднику МИД СССР — пришел глубоко взволнованный, на грани истерики человек и объявил, что он один из убийц Тараки. Плача и дрожа, он без устали причитал, что глубоко раскаивается в содеянном и хочет рассказать о том, как все происходило на самом деле, ответственному представителю посольства. Дежурный вовремя не сориентировался и заставил посетителя более сорока минут ждать в приемной, пока он разыскивал действительно ответственное лицо. Когда в холл вбежал наконец наш работник, след таинственного визитера уже простыл.

Двое главных виновников злодейства — Амин и Якуб — ненадолго пережили свою жертву. Спустя два месяца оба были застрелены афганскими патриотами при попытке оказать вооруженное сопротивление при аресте.

После расправы над Тараки вся власть в Афганистане перешла в руки Амина. Террор продолжал усиливаться. Прогрессивные силы ушли в глубокое подполье, многие деятели оппозиции выехали за пределы страны.

Из традиционно дружественной нам страны Афганистан превратился в опасный очаг напряженности и источник постоянной нестабильности в регионе. Амин отдавал себе отчет в том, что в его лице Советский Союз не приобрел друга и никогда не захочет иметь с ним дела, поэтому он, не колеблясь, сжег все мосты — началась расправа с просоветски настроенными людьми в Афганистане. Разгул кровавых репрессий, развязанных Амином, охватил всю страну.

Тем временем в Афганистане нарастало недовольство, усиливалась оппозиция фашистскому режиму Амина. К советскому руководству от различных афганских деятелей стали поступать обращения с просьбой об оказании помощи.

Лидер оппозиции Бабрак Кармаль находился тогда в эмиграции в Чехословакии и оттуда пытался организовать борьбу с Амином. Советское руководство поддерживало с ним контакты, и в декабре 1979 года было принято политическое решение помочь прогрессивным силам Афганистана в их борьбе с террором и произволом, оказать содействие в нормализации обстановки в стране.

Решение о вводе войск в Афганистан было, пожалуй, одним из самых трудных и драматических в послевоенной истории нашего государства. Вопрос в такой плоскости встал неожиданно, бурное развитие обстановки в Афганистане не оставляло времени для долгих раздумий.

До апреля 1978 года, т. е. до саурской революции, казалось, ничто не предвещало каких-то осложнений в советско-афганских отношениях. И вдруг в соседней стране, с которой мы имели протяженную сухопутную границу, пришли к власти крайне левые радикалы, которые в считаные дни полностью изменили ситуацию не только в самом Афганистане, но и во всем регионе. Вместо традиционно дружественного Советскому Союзу государства на нашем южном фланге реально замаячила перспектива появления крайне опасного, враждебного нам соседа.

До этого времени афганское общество, хотя и было глубоко религиозным, тем не менее не отличалось исламским фундаментализмом, что было для нас крайне важным, поскольку не создавало основы для политического экстремизма. Однако аминовские репрессии вызвали джихад — священную войну, быстро распространившуюся по всей территории страны. В результате фундаменталистский фактор не только вставал на повестку дня, но и мог оказаться доминирующим.

Какой должна была быть реакция Советского Союза?

В Москву потоком шли обращения от оппозиционно настроенных афганцев с просьбой об оказании помощи. То, что Амин и группа его приближенных не представляет сколько-нибудь значительной части населения, сомнений не вызывало. Поэтому ставка на него, особенно учитывая его бесчеловечную антинародную политику, была делом не только бесперспективным, бессмысленным, но и глубоко аморальным.

Трудно в деталях воспроизвести ход обсуждения афганской проблемы в высших эшелонах власти Советского Союза и рассказать, как конкретно принималось решение о нашем военном вмешательстве: эти обсуждения носили закрытый характер и проходили в узком составе. Правда, об их результатах председатель КГБ Ю. В. Андропов, являвшийся к тому же членом Политбюро ЦК КПСС, периодически информировал руководство Комитета. Таким образом я был в курсе принимавшихся решений. Категорически утверждаю, что речь неизменно шла о стратегических государственных интересах Советского Союза, которые, по глубокому убеждению советского руководства, совпадали с национальными интересами самого Афганистана, его народа.

Чем же все-таки руководствовались члены Политбюро ЦК КПСС, принимая решение об оказании военной помощи в борьбе с антинародным режимом Амина?

Москва не могла безразлично относиться к тому, что происходило в Афганистане и вокруг него. Огромная протяженность совместной границы — около 2,5 тысячи километров, почти половина населения — таджики, узбеки, туркмены, родственные народам, проживающим в республиках Средней Азии, значительные общие водные ресурсы в пограничных реках, достаточно широкие торгово-экономические связи, выгодные для обеих сторон.

Совместная советско-афганская граница имела большое стратегическое значение — она могла быть границей мира и сотрудничества и, напротив, линией раздора и междоусобиц. К Афганистану, особенно к его северным районам, проявляли интерес США, Англия, Германия и некоторые другие страны. Они предпринимали постоянные и все возраставшие усилия по ослаблению влияния и позиций Советского Союза в Афганистане.

По линии КГБ и ГРУ поступали тревожные данные о далеко идущих военных замыслах США по использованию территорий, непосредственно прилегающих к нашей южной границе. Здесь уместно вспомнить ту жесткую конфронтацию, которая была характерна для этого периода, ведь мы, по существу, были в самом разгаре «холодной войны». Все это и создавало ту атмосферу, в которой принималось решение о вводе наших войск в Афганистан.

В Москве понимали, что для нейтрализации угрозы с южного направления Советскому Союзу пришлось бы дополнительно держать в республиках Средней Азии не одну армию, создавать дополнительные оборонительные рубежи с дорогостоящей инфраструктурой, практически создавать боеспособную систему ПВО. О том, что наши самые худшие опасения имели под собой реальную почву, свидетельствуют события сегодняшнего дня.

Беспокоил исламский фактор. В Москве исходили из того, что возобладание исламского фундаментализма в Афганистане быстро перекинется и на среднеазиатский регион Советского Союза. Мусульманская часть населения СССР крайне неоднородна. Подавляющее большинство верующих ведет себя довольно пассивно.