в «прогнозах, программах, планах реструктуризации и перестройки производств», – в этих пустых словах, лишенных конкретных идей и игнорирующих железные экономические законы, которые великий и скромный итальянский экономист Луиджи Эйнауди[229] называл «неизбежными»…

Осталось рассказать лишь об одном «приключении» 1964-го. Заявляю сразу: Fiat я уважал всю жизнь. Мои отношения с туринским заводом были хорошими, хотя общались мы редко просто потому, что Fiat не интересовался гоночным миром. Эту великую компанию, первые годы работы которой связаны с именем кавалера[230] Джованни Аньелли, постоянно обвиняли в том, что она поглотила все другие фабрики Турина: они либо исчезли одна за другой, либо попали в прямую или косвенную зависимость от Fiat. Я не верю, что это произошло намеренно. Аньелли признавал, что конкуренция необходима для выживания, она способствует развитию производства и наращиванию промышленной мощи. Вероятно, дело вот в чем: другим заводам, появившимся до Fiat или одновременно с Fiat, не посчастливилось иметь в качестве руководителей людей такого масштаба, как Джанни Аньелли.

С сенатором[231] Аньелли мы встретились всего один раз, много лет назад, в присутствии директора Alfa Уго Гоббато. Я помню рукопожатие синьора Аньелли – бескровная, холодная рука. Меня вдруг охватило какое-то беспокойство за этого человека, о котором мне столько рассказывали. И, как выяснилось позже, не зря. Вскоре мне пришлось вернуться в Турин – на его похороны. Аньелли был выдающейся личностью. Прекрасно представлял себе процесс развития автопрома и упорно шел по намеченному пути. Ему удалось создать лучший итальянский завод, ставший одним из крупнейших в Европе. А также такую систему социальных гарантий и помощи работникам, с которой может сравниться только государственное учреждение. Аньелли не стало в тяжелые для его компании времена, когда ему ставилось в вину то, какой ценой он сохранил завод во время войны[232].

Профессора Валлетту, сменившего Аньелли на руководящем посту, я знал намного лучше. Мы познакомились в апреле 1922 года на первом после войны автосалоне в Милане, где собрались автолюбители и инженеры. Тогда Витторио Валлетту, еще совсем молодого, мне представили как специалиста, на которого в Fiat возглагают большие надежды в ближайшем будущем. С тех пор мы периодически встречались, примерно раз в 10 лет. В 1956 году он принял меня в своем офисе в квартале Мирафьори. Мне хотелось рассказать ему о делах в компании и о собственном кризисе, из которого я никак не мог выбраться после смерти Дино. Валлетта выслушал меня внимательно и с большим сочувствием. «За этим столом сидит ваш друг, – сказал он мне, – и этот друг представляет Fiat. Вы всегда можете рассчитывать на нас и на меня лично, потому что я очень уважаю вас за веру в наше дело. Мы довольно редко встречаемся с вами, но каждый раз это чувство крепнет в моем сердце».

Деятельность Валлетты в его поздние годы была отмечена противостоянием с профсоюзами; сначала его обвинили в симпатиях к фашистскому режиму и исключили из компании, потом восстановили в должности. Как можно судить человека, забывая, что всю жизнь он с огромной любовью – может, даже чрезмерной – стремился спасти компанию? Как можно забыть о его последнем достижении в области политики и промышленности – соглашении с Россией о строительстве гигантского завода в Тольятти? Сегодня, когда прошло уже столько времени, стало понятно, что в обстановке постоянного жесткого противостояния, борьбы не на жизнь, а на смерть, где достижения и провалы следуют одни из другими, «пирамидальная» система, которую пострроил Валетта, при всех ее достоинствах и недостатках сохраняла корпоративный дух, можно даже сказать, гордость от осознания своей принадлежности к Fiat. Я видел, как в апреле 1966 года он страдал, отойдя от дел. Потом поздравлял его с назначением на должность сенатора. Валлетта всегда проявлял ко мне уважение. В августе 1967-го на его похоронах ко мне подошел Джанни Аньелли и сказал: «Спасибо, что приехали. Профессор очень ценил вас – в первую очередь как человека, а потом уже как конструктора».

Когда речь заходит о Валлетте, меня то и дело спрашивают, действительно ли он был похож на Чарли Чаплина – такой же маленький, с нелепыми манерами и смешным выражением лица. «Да», – отвечаю я, но меня удивляет, какое большое значение придается внешности и особенностям поведения. Физические данные – это лишь маска, которую природа надевает на человека совершенно случайно. Мужчины внушительной комплекции, которые, как кажется, должны быть серьезными и разумными, порой и в 50 лет ведут себя как дети, а мужчины отнюдь не богатырского телосложения излучают жизненную силу и энергию. На мой взгляд, не стоит увлекаться физиогномикой и делать выводы о характере человека по лицу. Его выражение, будь то улыбка или гримаса, – всего лишь форма защиты, и не надо считать их чем-то бо́льшим.

Fiat стал Fiat в первую очередь благодаря людям, которые его создали и им руководили. После войны, нанесшей значительный урон всем отраслям промышленности, Fiat на своем примере показал, как нужно восстанавливаться. Некогда принадлежащий королям регион Пьемонт[233] идет в ногу с самыми развитыми странами благодаря людям, которые способствовали развитию компании.

Умберто Аньелли был главным исполнительным директором совсем недолго, потом стал сенатором, но вскоре оставил этот пост, так как его конкретные предложения по решению экономических проблем Италии не находили отклика в парламентской среде. Затем он снова полностью посвятил себя работе в компании, что, конечно, не шло вразрез с его политической деятельностью, но приносило бо́льшую пользу для страны. Его юношеская готовность работать по 12 часов в день, лично вникая во все дела, серьезно меркнет на фоне чрезмерной конфликтности без весомых причин, которую в какой-то мере можно извинить, учитывая, что у крупной компании в условиях постоянной нестабильной внутренней и внешней ситуации потребности меняются часто и довольно резко. Да, Умберто Аньелли оставил ответственную административную должность в Fiat Group доктору Чезаре Ромити, опытному менеджеру, всесторонне знающему свое дело, и инженеру Витторио Гиделле, человеку с большим опытом работы на производстве, разбирающемуся во всех тонкостях производственного процесса и его организации. Так как рано или поздно Умберто Аньелли придется взять на себя большую ответственность, я считаю мудрым его решение поберечь свои силы, тем более что результаты этой работы вряд ли сегодня будут оценены по достоинству[234].

Сотрудничество с Fiat мы начали в 1965-м. В январе того года ныне покойный инженер Гауденцио Боно, всю жизнь посвятивший Fiat, приехал в Маранелло в сопровождении Белликарди и предложил мне разработать для них спортивный двигатель – мотор большой мощности объемом 1600 см3 для автомобиля, который Fiat мог бы создать в будущем. Я согласился, а в ходе разговора предложил заодно построить подходящий для него автомобиль и выпускать его в количестве как минимум 500 штук в год. Предложение это возникло не на пустом месте. Не знаю, чем было продиктовано решение Международной спортивной комиссии – то ли некомпетентностью, то ли чем-то еще, – но двигатели автомобилей «Формулы-2» должны были в обязательном порядке создаваться на основе серийных двигателей, то есть таких, которые стояли на машинах, выпускаемых сериями не менее 500 штук в год.

Это история первого этапа сотрудничества Fiat и Ferrari. Именно так мы начали вместе создавать автомобили «Формулы-2», благодаря которым туринцы получили серию спортивных автомобилей, а Ferrari – двухместное купе. Волею судьбы эти машины назвали в честь моего сына. С одной стороны, поддержка Fiat придавала мне уверенности, с другой – меня радовало, что Ferrari может сделать хоть что-то