— Что ты несешь?!

— А ты, Ваня, слушай, слушай. Потом на пути от Первомайского к Горетовке нашли труп. Мы с тобой поехали на место происшествия, ты взялся за дело маньяка, которому было восемнадцать лет, и поклялся, что того поймаешь. Дело громкое, лавровых венков по нему, если раскрыть — головы не хватит. Да ты никогда и не был жадным. Стали мы с тобой вместе работать. И когда два трупа в нашем парке нашли, тоже ничего не изменилось. Сначала. А потом вдруг ты затаился. Что случилось? Я ничего не понимал. До тех пор, пока не нашел случайно занятную схему. Из кармана ты выронил. А я подобрал да глянул. Там, Ваня, в твоих записях, все очень просто объяснялось. Убийца из Горетовки, и…

— Ну да. Выпуск того года, когда убили Светлану, потом два года армии, потом институт. Каникулы.

— Вспомнил? Ну, слава тебе!

— Значит, надо было только поехать в Горетовку, взять список выпускников и проверить их биографии?

— Вот именно. И это ты сделал раньше меня.

— Я вышел там на Сидорчука, да?

— Нет. Может быть. Не знаю. Я ведь был там, Ваня. Когда понял, что ты ничего не скажешь, поехал в Горетовку сам. Нашел учительницу — пенсионерку, попросил у нее фотографию того выпуска. А она и говорит: «Как странно, был недавно Ванечка Саранский, он ее и забрал. Только вел себя, словно чужой, и очень удивился, что я его знаю. Я, конечно, плохо видеть стала, но его-то ни с кем не спутаю. И где, в конце концов, его собственная фотография? Неужели потерял? Ай-яй-яй!»

— Кого? Кто приходил? — пересохшими губами спросил он.

— Саранский. Иван Саранский, ее ученик. Само собой, что фотографию я достал. И увидел на ней то же, что и ты в свое время. Совершенно такое же лицо. Твое лицо. Среди выпускников того года, когда убили первую женщину, был парень, удивительно на тебя похожий. Ну, просто ты. Как две капли воды.

— Я же… я же заканчивал эту школу. В Р-ске.

— Само собой. А кто тогда он? Иван Саранский? Просто человек, на тебя похожий?

— Значит, нас было двое? Так что ж, близнецы?

— А эксгумация? Когда я вчера увидел детские косточки в могилке, меня слово пот прошиб. Откуда? Не могло их там быть! По определению не могло. Потому что это ты со мной поделился мыслью, что мальчик-близнец не умер. Мать его оставила в роддоме или сразу же отдала на усыновление, но никому не сказала. Придумала, что умер при родах, чтобы люди не осудили, похоронила пустой гроб. Так нет же! Выходит, не пустой!

— А… кто тогда? Кто?

— Черт его знает! Темная история. Ты, Ваня, понял все правильно, только не те знаки расставил. Там, где минус, надо было бы плюс. Не ты меня покрывал, а я тебя. Потому что тоже знаю, что такое настоящая мужская дружба. Чего для себя не сделаешь, сделаешь для друга. Потомуя и к Хайкину поехал. Да, я искал именно Игната. И в этом теперь уже был на шаг впереди тебя. Я почему-то испугался, что ты его убьешь. Возьмешь грех на душу. И поехал я поговорить с Игнатом по душам. Чтобы он сказал, что ничего не помнит про тот день в Горетовке, когда убили первую женщину. Никого он не видел.

— А… он видел?

— Не знаю. Да, я на него давил. Но ты не убил Игната, ты привел его в прокуратуру под дулом пистолета. И стал допрашивать в одиночку. Я не знаю, что ты от Хайкина хотел. Ну, не знаю. Не знаю, почему убит Василий. Даже готов был поверить, что действительно из-за забора. Перепились двоюродные братья, и в пьяной драке… Но там, на пруду… Откуда ты все это взял?

— Не знаю.

— Когда ты исчез, я стал давить на Хайкина уже в одиночку. Да, признаю: хотел, чтобы Игнат все убийства взял на себя. Так нам всем было бы легче… Если бы не твоя амнезия… — На этот раз Руслан совершенно правильно сделал ударение. — Ты хоть соображаешь, за кого тебя принял Сидорчук?

— Нет. Не соображаю.

— А я так сразу понял. За своего одноклассника Ваню Саранского он тебя принял одним прекрасным апрельским вечером, когда ты к нему в калитку постучался. Вот тебе и секрет «паленой» водки. Не мог же ты с потолка взять, что ее именно в Нахаловке производят.

— А… откуда?

— Когда подслеповатая школьная учительница приняла тебя за своего ученика Ваню Саранского, ты тут же смекнул, что сходство ваше и в самом деле поразительное. Первым делом тебе надо было выяснить, кто тот парень с фотографии, так странно на тебя похожий. И ты навел справки. Дружил Иван Саранский с неким Илюшей Сидорчуком. А где теперь Илюша Сидорчук?

— В Нахаловке, — прошептал он.

— Вот именно: в Нахаловке. Строит огромный особняк. И ты нанес Илюше визит. Я так понял, что вы пошли в «Девятый вал» водку трескать. За встречу.

— Но зачем? Зачем я выдал себя за другого?

— Может, и не выдавал. Может, он сам к тебе с объятиями кинулся: «Друг детства! Здорово! Как дела!» Может, он, выпим-ши, хвост распушил и стал рассказывать про свои заслуги? Насчет водки ты всяко был его крепче. Он и ляпнул и про «паленую» водку, и про Цыпина. Про то, что тот берет взятки. Прихвастнул, одним словом.

— Как же он потом узнал, что я не Ваня Саранский, а следователь Мукаев?

— А ты про другого мужика забыл? Про того, который сидел? Не засекли он вас вместе? Он-то не знает никакого Ваню Саранского. Зато, должно быть, знает следователя Мукаева, с которым имел дело.

— Он сказал Сидорчуку, и тот понял, что ошибся.

— Поэтому в тебя и стрелял. От отчаяния. Хозяин бы его п головке не погладил за разглашение ценной информации. И кому Следователю!

— И где же тот, второй?

— Саранский?

— Да. Иван Александрович Саранский?

— А ты откуда отчество знаешь? — внимательно посмотре на него Руслан. — Память вернулась?

— Нет. Не вернулась.

— А жаль. Потому что все, произошедшее дальше, для меня до сих пор загадка. Последний раз я видел тебя на шоссе. Ты машину ловил. Как же оказался в Нахаловке? Зачем?

— Я был в черной кожаной куртке?

— В ней. Так что произошло?

— Тот труп в Горетовке…

— Саранский? Я так и думал.

— И кто его убил? Сидорчук? А почему?

— Видимо, перепутал.

— Сидорчук — левша, — упрямо сказал он. — И скрывает это.

— Значит, он и есть маньяк? Так, что ли?

— Да. Два года армии, потом институт. Я, видимо, его вычислил. И позвонил Цыпину. А сам поехал в Горетовку.

— А почему ты тогда Саранского хотел убить?

— Я? Хотел убить своего двойника? Что ты мелешь?!

— Не мелю. Зачем тебе зеркало в кабинете? А «Данхилл»? Эти манеры, эти сидения в кресле нога на ногу? Эта речь?

— Глупость полная. — Он даже вспотел.

— Нет, не глупость. Знаешь, почему я так долго молчал? Тебе не кажется это странным? Давно надо было отношения выяснить, а я все хожу вокруг да около, все приглядываюсь, сопли жую.