Я отталкиваю его стул, и он лягает меня, едва не попав в лицо. С трудом увернувшись, я встаю, отворачиваюсь и считаю до десяти, чтобы не сделать того, о чем я позже пожалею. Смотрю на часы. Иисусе, она опаздывает уже на четверть часа! До лекции остается сорок пять минут.

Поворачиваюсь к Грейеру и спокойно говорю:

— Прекрасно. Оставайся на месте. Я сейчас вытру пол и уложу тебя в постель. Ты нарушаешь правила, и это говорит о том, что тебе сегодня не до историй. Ты слишком устал.

— Я НЕ ГОЛОДЕН!

Он разражается слезами, жалко съежившись на стуле. Я вытираю молоко, стараясь не запачкать свитер Г.С., и выжимаю губку в его тарелку.

К тому времени как я уложила оставшиеся тарелки в посудомоечную машину, Грейер уже успокоился и готов забыть о случившемся. Я вешаю галстук ему на плечо и несу в детскую, отмечая, что теперь у меня остается двадцать минут, чтобы спокойно добраться всего лишь до Вашингтон-сквер, на лекцию Кларксона, и при этом мать ребенка даже не позаботилась позвонить. Я постоянно прислушиваюсь к жужжанию лифта, готовая сорваться с места, как только она войдет в дом, взять такси и мчаться на лекцию.

Раздеваю Грейера догола.

— А теперь иди в туалет, пописай, чтобы мы могли надеть пижамку.

Он бежит в ванную, а я киплю от возмущения: ведь предупреждала же, что по четвергам должна уходить до восьми! Могла бы уж уделить мне один вечер из пяти!

Дверь ванной распахивается, и Гровер появляется на пороге во всем своем великолепии. В довершение эффекта на шее болтается галстук, нависая как раз над его интимным местом. Он пробегает мимо меня к постели и хватает пижамную курточку.

— Если я ее надену, мы сможем почитать книжку? Всего одну?

Он так старается натянуть полосатую одежку, что мое сердце тает.

Я сажусь на кровать и поворачиваю его лицом к себе.

— Грейер, почему ты вылил молоко на пол?

— Мне так захотелось, — честно отвечает он, положив ручонки мне на колени.

— Гров, ты очень меня обидел, тем более что именно мне пришлось за тобой убирать. И нехорошо зря оскорблять людей, особенно Марию. Я так расстроилась, когда ты назвал ее тупицей, потому что она мой друг и целый день старается сделать нам приятное.

Я обнимаю его, и он гладит меня по голове.

— Нэнни, спи здесь на полу, ладно? А утром поиграем в паровозики.

— Не могу, Гров. Нужно ехать домой и кормить Джорджа. Ты же не хочешь, чтобы Джордж остался голодным? А теперь выбери книгу, и мы почитаем. Одну.

Грейер идет к книжному шкафу, но тут, к счастью, хлопает входная дверь, и он бежит в холл. Пять минут! До лекции пять минут!

Я следую за ним, и мы оба перехватываем миссис N., облаченную в тренч[63]от Берберри, в нескольких шагах от ее кабинета. Судя по сгорбленным плечам и быстрой походке, она не намеревалась заходить в комнату Грейера.

— Мамочка! — налетает на нее Грейер сзади.

— У меня лекция, — говорю я. — Нужно идти. Видите ли, по четвергам в восемь…

Миссис N. поворачивается ко мне, одновременно стараясь оторвать от себя Грейера.

— Вы наверняка успеете, если возьмете такси, — отвечает она рассеянно.

— Да… но уже восемь, так что… пойду надену туфли. Спокойной ночи, Грейер.

Я мчусь в холл, лихорадочно одеваюсь и надеюсь, что лифт еще не ушел. И слышу, как она вздыхает.

— Мамочка устала, Грейер. Ложись в постель, я прочитаю тебе одно стихотворение из шекспировской хрестоматии и потушу свет.

Спускаюсь вниз, пробегаю мимо швейцара и бешено машу руками, останавливая такси. Хоть бы успеть к заключительной части!

Сажусь в машину, открываю окно, обещая себе, что обязательно поговорю с миссис N. насчет четверга, но в глубине души сознаю, что скорее всего я промолчу.

Несколько дней спустя я обнаруживаю в почтовом ящике, кроме обычных рекламных листков и каталогов, два конверта, заставивших меня призадуматься. Первое послание написано на кремовой бумаге миссис N., которой она обычно пользуется для работы в своем комитете.

Апрель, 30.

Дорогая Нэнни, мне бы хотелось поделиться с вами своими тревогами, которые разделяет также и отец Грейера. Мы обнаружили, что после того, как вы в такой спешке покинули наш дом, под маленькой мусорной корзиной в ванной Грейера оказалась лужа мочи.

Понимая, что занятия в университете отнимают у вас много сил, должна откровенно сказать, что встревожена вашей полной неосведомленностью о вышеуказанной ситуации. В соответствии с нашим соглашением время работы должно быть целиком и полностью посвящено вашему подопечному. Такое пренебрежение обязанностями заставляет усомниться в вашей профессиональной пригодности.

Прошу вас не только вспомнить, но и следовать следующим правилам:

1. Грейер должен ложиться спать в пижаме.

2. Грейеру нельзя пить сок после пяти часов вечера.

3. Вам следует постоянно наблюдать за ним.

4. Вам необходимо знать, где находятся чистящие средства, и при необходимости ими пользоваться.

Надеюсь, вы учтете мои пожелания и позаботитесь о том, чтобы подобное больше не повторялось, в противном случае я не считаю себя обязанной платить вам за этот час. Хочется думать, что нам не придется это обсуждать дважды.

Сегодня Грейер идет играть к Алексу. Желаю вам хорошо повеселиться. Прошу вас забрать мое пальто у портного. Оно должно быть готово после двух.

Искренне ваша

Миссис N.

Так мне и надо.

Второй конверт окантован помидорно-красной рамкой. Я вынимаю пачку стодолларовых банкнот, скрепленных серебряным зажимом для денег с выгравированной буквой N.

Дорогая Нэнни!

Я возвращаюсь из Чикаго на третьей неделе июня.

Буду крайне благодарна, если сумеете купить:

Трюфели «Тьючер» с шампанским — одна коробка.

«Лилле» — шесть бутылок.

Паштет из гусиной печенки — шесть штук.

Стейки — два.

Мороженое с шоколадом «Тодива» — две пинты.

Устрицы — четыре дюжины.

Омары — два.

Лавандовую воду для белья.

Сдачу оставьте себе.

Спасибо. Мисс Ч.

Почему эти женщины помешались на лавандовой воде?

Няньку-квартеронку считали чем-то вроде надоедливой обузы, годной только на то, чтобы застегивать пуговицы и штанишки, расчесывать волосы и делать проборы, поскольку законы общества диктовали, что волосы должны быть разделены на пробор и причесаны.