Я знаю, что она умерла. Но…

Что, если не умерла? Что, если она выжила – наполовину утонувшая, на холодном ветру, продрогшая до костей. Могла ли она выбраться из воды, подальше от скал, и, пьяная, уйти в лес? Стала бы она бродить в темноте, питаясь грибами и древесной корой? Вдруг она осталась там, наблюдая за мной, выжидая, чтобы отомстить?

Может быть, то, что я принимаю за ее призрак, вовсе не он, а нечто таинственное, чем могла бы стать Алекс? Зомби, в своей полужизни ищущий своего создателя.

– Койот умер, – говорит Эллис.

Я поднимаю глаза. Я не слышала, как она подошла, но теперь она рядом, присела на землю передо мной. Все тело кажется одеревеневшим и слабым, словно я не двигалась многие годы.

Губы Эллис изгибаются в печали.

– Ты в порядке? – в ее тоне появляются более мягкие нотки. Рукой в перчатке она поднимает мой подбородок, так что мне приходится встретиться с ней взглядом. – Фелисити. Скажи, что ты в порядке.

Теперь мы в кромешной тьме. Я едва могу различить черты лица Эллис, не назову даже цвет ее глаз. Они светлые, как стекло, но живые, блестят. Или, может быть, у меня просто кружится голова, я измучена и промерзла. Эллис обхватывает мою щеку ладонью.

Я судорожно выдыхаю. Мое дыхание облачком вырывается в стылый воздух.

– Я в порядке.

– Ты уверена?

Я киваю. Эллис на долю секунды прикусывает нижнюю губу, потом поднимается и протягивает руку, предлагая помочь мне встать. Она ведет меня прочь от останков койота в полосу лунного света, пробивающегося сквозь лесной полог.

Я, должно быть, сумасшедшая, по-настоящему – как будто убийство койота вышибло мне мозги, – потому что я ловлю себя на бредовой мысли о том, как прекрасна Эллис. В этом свете ее кожа кажется оловянной, весь ее облик дробится на мириады оттенков серого, словно на ожившем черно-белом фото.

– Не могу поверить, что я его убила, – говорю я.

– Я тоже не могу поверить, что ты его убила, – признается Эллис. Ее рука лежит у меня на талии, поддерживая, когда я спотыкаюсь на упавших ветках. – Тебе не нужно было этого делать.

– Нужно. – Я не знаю, как объяснить ей, чтобы она поняла правильно. Я даже не знаю, как объяснить это себе. Но я не могла… После всего, после рассказа Квинн об Эллис и ее кролике… Я не могла позволить ей нажать на спусковой крючок. Я не могла заставить ее сделать это снова.

Или, может, мне просто нужно было знать, способна ли я на это. И есть ли во мне темная сторона, достаточно безжалостная, чтобы отнять жизнь.

Оказывается, есть.

– Идем, – говорит Эллис. Она сплетает свои пальцы с моими. – Возвращаемся.

Я мало что помню о том, как мы выходили из леса и возвращались домой.

Но что отпечаталось в памяти наверняка, так это то, как Эллис крепко держала меня за руку. И вкус пота на губах. Когда мы входим в дом из сада, в комнате отдыха горит свет, но мы намеренно избегаем встречи с Квинн. Эллис поднимается по лестнице, перешагивая через ступеньки; я следую за ней бледной тенью, рука без перчатки мерзнет, когда скользит по перилам.

Эллис идет в свою комнату, я – за ней.

Я пинком захлопываю за собой дверь, Эллис стягивает перчатки, палец за пальцем, наблюдая за мной настороженным взглядом, словно ждет, что я выстрелю.

– Я сказала тебе, что всё в порядке, – говорю я. Сейчас это звучит более убедительно, мой голос стал увереннее, чем был в темноте.

– Знаю я, что ты сказала.

– А еще ты знаешь, что я сказала бы, если бы со мной было что-то не в порядке. – Я одариваю ее слабой, неуверенной улыбкой. – Стыд никогда не мешал мне срываться при тебе.

Она смеется, и напряжение между нами чуть-чуть спадает. Но от этого не становится легче.

Эллис прижимает руку без перчатки к моей груди, туда, где сердце. Интересно, чувствует ли она под пальцами, как оно бьется – слишком быстро.

– Ты смелая, Фелисити, – говорит она. – Ты самая храбрая из всех, кого я знаю.

А потом она целует меня.

Головокружение не проходит. Не в силах устоять на ногах, я обеими руками вцепляюсь в нее, в голове туман, язык Эллис у меня во рту. Ее тело твердое и упругое, я не могу удержаться от того, чтобы не трогать его; она прижимает меня к запертой двери, ее губы скользят по моей щеке. Я подставляю под поцелуи скулы и горло.

– Я хотела тебя, – шепчет она, и эти три слова неожиданно обжигают; когда она отстраняется, я вижу, что моя помада размазана по ее рту, алая полоска виднеется на скуле. Влажные губы Эллис приоткрыты.

Я жажду целовать ее снова и делаю попытку, но она уклоняется, а затем на ее губах появляется улыбка.

– Я хочу услышать, как ты это скажешь.

Я часто и прерывисто дышу. Обеими руками судорожно цепляюсь за ткань ее рубашки.

– Я тоже тебя хочу, – говорю я.

Она улыбается еще шире. Теперь она целует меня жестко, исступленно. В порыве безумия я срываю с нее пиджак и жилет. Пальцы Эллис в свою очередь нащупывают пуговицы моей рубашки.

Мои руки находят ее талию, опускаются к узким бедрам. Боже. Даже так, по телу, затянутому в толстый твид и шерсть, я могу судить, что она сильная. Мощная.

Мне нужно больше.

Руки Эллис мешают моим, когда она развязывает галстук и стягивает его. Шуршание ткани галстука по воротничку ее рубашки вызывает внезапную дрожь, пробегающую по моей спине.

Может быть, в другой день или с другой женщиной я бы смущалась. Но в этой ночи – или в Эллис – есть нечто, что делает меня уверенной. Сексуальной.

Непобедимой.

Остатки одежды сброшены, и мы перемещаемся на кровать. Эллис рядом, прикасается ко мне.

Интересно, ее ли жар обжигает мою кожу? Или я горю изнутри?

– Трахни меня, – выдыхаю я, и Эллис смеется, уткнувшись мне в ключицы.

– О, дорогая, – шепчет она. – Следи за языком, Фелисити.

Мне ужасно нравится, каким голосом она произносит мое имя: хриплым, низким, и эта хрипотца заставляет меня дрожать. Все, что происходит сейчас здесь между мной и Эллис, было неизбежно: если вернуться к началу нашей дружбы в тот день, когда мы встретились, и поискать там, то обнаружится семя, из которого произросло это.

А что это? Я не уверена, что знаю ответ. Наверное, это неважно.

Эллис действует с медленной, непреклонной скрупулезностью – так же, как, мне кажется, она пишет свои книги, – заставляя меня затаить дыхание и жмуриться, когда она наклоняется, чтобы вновь поцеловать меня.