Жирный посмотрел на меня.

– Мне жаль. Ты справишься?

– Конечно.

– В конце концов, – проговорил Жирный, – я так и не смог поговорить с ней, по крайней мере обстоятельно, как вы. Во второй раз, когда она дала нам – обществу – миссию, меня там не было.

Я подумал: а как же теперь быть с миссией?

– Жирный, ты же не станешь опять пытаться угробить себя, верно? Из-за ее смерти?

– Нет, – ответил Жирный.

Я ему не поверил, я знал его лучше, чем он сам. Смерть Глории, уход Бет, смерть Шерри… Единственное, что спасло Жирного после смерти Шерри, так это его решение отправиться на поиски «пятого Спасителя». Теперь надежда найти его исчезла. Что осталось?

Жирный уже попробовал все и всюду потерпел фиаско.

– Может, снова начнешь посещать Мориса? – предложил я.

– Он скажет: «И я не шучу». – Мы оба расхохотались. – «Я желаю, чтобы ты составил список из десяти пунктов о том, что ты хочешь сделать больше всего на свете, и написал его на бумаге. И я не шучу!»

Я спросил:

– А что ты хочешь сделать?

И я не шутил.

– Найти ее, – ответил Жирный.

– Кого?

– Не знаю. Ту, которая умерла. Ту, которую я больше никогда не увижу.

Под эту категорию подпадают многие, сказал я себе. Прости, Жирный, но твой ответ слишком расплывчат.

– Надо бы сходить во «Всемирные путешествия», – проговорил Жирный, словно уговаривая сам себя, – побеседовать с той дамочкой. Насчет Индии. По-моему, Индия – то самое место.

– Какое место?

– Где может быть он.

Я не ответил. Какой смысл, если к Жирному вернулось безумие.

– Где-то он есть, – продолжал Жирный. – Я знаю наверняка, он уже сейчас где-то есть. Зебра сказала мне: «Святая София родится вновь, она не…»

– Хочешь правду? – прервал я.

Жирный моргнул.

– Конечно.

Я проговорил резким, скрипучим голосом:

– Нет никакого Спасителя. Святая София не родится вновь, Будда не сидит в парке, Аполлон не собирается возвращаться. Дошло до тебя?!

Молчание.

– Пятый Спаситель… – робко начал Жирный.

– Забудь о нем! – рявкнул я. – Ты псих. Такой же псих, как Эрик и Линда Лэмптоны. Такой же псих, как Брент Мини. Ты псих уже восемь лет, с того момента, как Глория сиганула из окошка и превратилась в сандвич с омлетом. Угомонись и забудь! Ладно? Можешь ты сделать мне единственное одолжение? Сделать всем нам единственное одолжение?

Прошло некоторое время, и Жирный тихо произнес:

– Выходит, ты согласен с Кевином.

– Да, – сказал я. – Я согласен с Кевином.

– Тогда зачем мне продолжать все это?

– Не знаю. И мне плевать. Твоя жизнь – что хочешь, то и делаешь.

– Зебра не стала бы мне лгать, – сказал Жирный.

– Да нет никакой «Зебры»! Это ты сам. Что, не узнаёшь самого себя? Ты проецируешь свои несбывшиеся мечты, неудовлетворенные желания, оставшиеся после того, что Глория сотворила с собой. Ты не смог заполнить пустоту реальностью, поэтому заполнил ее фантазиями. Это психологическая компенсация за бесцельную, никудышную, бесполезную, наполненную болью жизнь, и я не понимаю, почему ты в конце концов не поставишь точку. Ты такой же, как Кевинова кошка – тупица! Вот начало и конец. Понял?

– Ты отнимаешь у меня надежду.

– Я ничего у тебя не отнимаю, потому что отнимать нечего.

– Все именно так? Ты так думаешь? На самом деле?

Я сказал:

– Да.

– Думаешь, мне не нужно искать его?

– Да где, черт возьми, ты собираешься искать? У тебя нет даже предположений, где он может быть. В Ирландии. Или в Мехико. Или в Диснейленде… Точно, он работает в Диснейленде, машет метлой! Как ты собираешься узнать его? Мы все думали, что Спаситель – София. Верили в это, пока она не умерла. Она говорила, как Спаситель. У нас были все свидетельства, все признаки. Киношка «ВАЛИС». Шифровка из двух слов. Лэмптоны и Мини – их история вполне соответствовала твоей, все соответствовало. А теперь есть еще одна мертвая девочка в еще одном ящике в земле. Итого их уже трое. Три человека, умерших ни за что. Ты в это верил, я верил, Дэвид верил, и Кевин, и Лэмптоны. Особенно верил Мини, так верил, что даже убил ее. А теперь все кончено. Лучше бы и не начиналось… Черт бы побрал Кевина, понесло же его в кино! Выматывайся отсюда и убивай себя.

– Я мог бы…

– Не мог бы! Ты не найдешь его. Я знаю. Позволь, я объясню тебе предельно ясно. Ты думал, Спаситель вернет Глорию, так? Он… она не вернула, а теперь сама мертва. Вместо того, чтобы…

Я замолчал. Я не мог больше говорить.

– Выходит, истинное имя религии, – проговорил Жирный, – смерть.

– Тайное имя, – согласился я. – Наконец до тебя дошло. Иисус умер. Асклепий умер. Смерть Мини ужаснее, чем смерть Христа, но всем плевать, никто даже не вспоминает об этом. Катаров[19]на юге Франции убивали десятками тысяч. Во время Тридцатилетней войны погибли сотни тысяч человек, католиков и протестантов – настоящая бойня. Смерть – вот истинное имя религии. Не Бог, не Спаситель, не любовь – смерть. Кевин прав насчет своей дохлой кошки. В этой кошке заключено все. Высший Судия не в состоянии ответить Кевину. Вопрос: «Почему моя кошка умерла?» Ответ: «А хрен ее знает». Нет ответа, есть только мертвое животное, которое хотело перебежать улицу. Мы все – животные, которые хотят перебежать улицу, вот только кто-то давит нас на полпути, кто-то, кого мы не видим. «Твоя кошка была тупицей»… А кто создал кошку? Почему он создал ее тупицей? Учится ли кошка чему-либо на собственной смерти? Если учится, то чему? Чему научила Шерри смерть от рака? А какой урок извлекла Глория…

– Ладно, хватит, – сказал Жирный.

– Кевин прав. Иди и трахни кого-нибудь.

– Кого? Они все мертвы.

– Есть другие. Те, кто еще жив. Трахни какую-нибудь девицу, пока она не умерла, или ты не умер, или кто-нибудь еще не умер, какой-нибудь человек или животное. Ты сам говорил: вселенная иррациональна, потому что разум, стоящий за ней, – иррационален. Ты иррационален и знаешь об этом. Я иррационален. Мы все такие. Я бы написал об этом книгу, вот только никто не поверит, что группа человеческих существ может быть настолько иррациональна.

– Поверят, – проговорил Жирный. – После Джима Джонса и девяти сотен человек в Джонстауне…