Орлов произнес последние слова, понизив голос, склонив голову набок и опустив глаза. Глаза у него были маленькие, близко посаженные, а на лбу уже виднелись две поперечные морщинки, трактуемые физиономистами как след «озабоченности и разочарования». Опущенные уголки рта, тонкие, как лезвие ножа, верхняя губа и короткие бакенбарды – в общем, при всем желании его лицо нельзя было назвать привлекательным, но одновременно с этим оно никак не хотелось отложиться в памяти. Встреть я его завтра на улице – видит бог, не узнал бы. Просто молодой человек двадцати лет, вот и все описание. Тем временем Орлов выудил из бюро какие-то бумаги и произнес:

– Посмотрите, пожалуйста, на эти документы, – протягивая мне бланки французских векселей, – и скажите, могли бы вы их погасить?

Я взял векселя в руки, посмотрел на даты, пустое поле для передаточной надписи, и обратил внимания на одну слишком известную во Франции фамилию.

– Перед тем, как я дам ответ, – произнес я, – хотелось бы узнать, каким образом эти бумаги оказались у вас?

– К сожалению, я не имею права сообщать данную информацию лицу…

– Не имеющего соответствующего допуска к государственной тайне. Вы это хотели сказать? – перебил я.

– Именно. Просто в Министерстве финансов считают…

Орлова прямо что-то ухватило за язык, и он секунд пять не знал, как ловчее ответить таким образом, чтобы не соврать и всю правду не сказать.

– Что инвестировать во французские бумаги гораздо выгоднее, нежели это делать в своей стране. И эта информация не для широкой публики? – вновь перебил я.

– Выходит, – Орлов развел руками – не такая это и тайна.

– Позвольте, – сказал Ромашкин, – но векселя совсем не акции и не облигации с гарантированными купонами, как ценные бумаги они вызывают сомнения. Это не предмет инвестирования, и любой, мало-мальски разбирающийся в этом предмете человек подтвердит мои слова. Считаю своим долгом, Алексей Николаевич, предупредить вас о том, что все это попахивает.

– Два месяца назад, – произнес Григорий Федорович, чуть не скрипнув зубами, – Брюссельский банк прекратил свое существование. Это все, что нам удалось выбить. Последнее слово звучит так, как звучит. И поверьте, наши казначеи не глупы, как может изначально показаться. Иногда и там нужно иметь средства.

– Спасибо за откровенность. Надеюсь, в банках Лафита, Туртона и Фула активов не было? – произнес я и, видя поджатые губы Орлова, понял: было и еще как было.

– И что вы скажете? – после недолгого молчания произнес Орлов.

– Можно попробовать, – коротко ответил я.

– Что?

– Григорий Федорович, – тихо произнес я. – Как в военной стратегии есть правило четырех, так и в финансовом мире существует аналогичное. Успешному инвестору необходимы четыре качества. Во-первых, если вы собрались вложиться, то должны испытывать интерес к процессу. В этом отношении финансы ничем не отличаются от настройки фортепьяно или кулинарного дела, где полноценно работать могут лишь влюбленные в свой труд. Если управление капиталом не доставляет удовольствия, результаты будут плачевны. Во-вторых, необходимо владеть не просто умением счета и знать основы арифметики и алгебры, а обладать практическими навыками в области статистики и теории вероятностей на основе работ Гюйгенса, Паскаля и Ферма. В-третьих, необходимо назубок знать финансовую историю: как, в общем, от краха пирамиды Компании Южных морей; так и, в частности, исследуя непосредственно предмет вложений. Но даже если вы обладаете этими качествами, они бесполезны в отсутствие четвертого – внутренней дисциплины, которая заставляет строго придерживаться избранной стратегии, невзирая на войны, потопы, землетрясения или надвигающийся конец света. Однако держаться избранного курса легко в момент прилива. Когда вода спадет, это куда сложнее. Последнее как раз ваш случай, совершенно запущенный и бесперспективный.

– Ничего не понял, – смущенно проговорил Орлов. – Да или нет?

– Конечно, нет! Но можно попробовать кое-что другое. По первому векселю я могу оставить залог в двадцать тысяч, по второму тридцать шесть, а по третьему все сто.

– Но это, – Орлов что-то подсчитал в уме, – всего лишь треть…

– Я не говорю о погашении. Только залог. Возможно, у меня получится, а возможно, и нет. Думаю, вы уже пробовали узнать, а скорее всего даже и получить с этого гражданина деньги, и не преуспели. К тому же есть несколько условий с моей стороны.

– Какие условия?

– Первое. Мне надо обменять около миллиона франков на любую другую валюту.

– Вы же хотели полмиллиона… Ассигнации подойдут?

– Пятьдесят на пятьдесят. Половину серебром или золотом.

– Я доложу, но рассчитывайте лишь на ассигнации.

– Второе. Для завершения истории с векселями мне с товарищами надо отплыть во Францию. Как можно скорее.

– Решаемо, – уверенно произнес Орлов. – Через три дня бригантина «Святой Петр» отправляется в плаванье. Наверно, есть и третье условие?

– Нет. Больше условий нет. Но если вы хотите…

– Довольно.

– Капитан бригантины, – несмотря на протест Орлова, продолжал я, – высадит нас там, где мы укажем, и возьмет на борт то, что я скажу. Перемещение и пребывание на борту будет оплачено.

– Позвольте, вы сказали мы. А кто эти достойные люди?

– Иван Иванович Полушкин должен прибыть в Санкт-Петербург со дня на день. С ним его боевой товарищ Василий Фомич. От нас я и Андрей Петрович со слугой ирландцем, да еще двое – Тимофей и Степан. Это демобилизованные солдаты, денщики штабс-капитана Есиповича.

– Надо бы паспорта на всех. Обождите! Полушкин, это не тот ли поручик, что давеча привез сундук с фальшивыми ассигнациями в Москву?

– Он самый.

– И вы… – хозяин кабинета весело рассмеялся – Я отчего-то так и подумал. Конечно, это не совпадение. Господа, шутки в сторону.

Григорий Федорович внезапно преобразился, и добродушная улыбочка тут же слетела с его губ. Перед нами оказался жесткий и уверенный в себе молодой человек, наделенный харизмой и ясным умом, несомненно, обладающей той самой лицензией с чистым полем, во власти которого было вписать любую фамилию.

– Надеюсь, – произнес он, – вы отдаете себе отчет, что канцелярия не просто так называется особая? А теперь, позвольте вас представить…

На этих словах дубовая панель, оказавшаяся дверью в соседнее помещение, отворилась и в проеме показалась фигура, блеснувшая стеклом очков.

– Воейков, Алексей Васильевич, – представился он. – Без чинов, господа. Время сейчас непозволительная роскошь, посему, Андрей Петрович, останьтесь и побеседуйте с Григорием Федоровичем, а вас, Алексей Николаевич, я попрошу пройти со мной.

Оставшись наедине, Воейков пригласил присесть и сразу взял разговор в свои руки. Я не противился и внимательно его слушал, ровно до того места, когда он стал предлагать свое покровительство. В принципе, больше ничего он предложить и не мог.