В одном из экипажей прибыла Фиби Пиблс с камердинером Пилигрима Форстером. Вместе с ними сидела «милая молодая пара» по фамилии Мессажер, которую Форстер заприметил, когда молодожены болтали с леди Куотермэн в вестибюле отеля «Бор-о-Лак». Все были одеты в черное.

Во втором ландо бок о бок сидели Юнг с Пилигримом, а напротив них, спиной к кучеру — Кесслер. Юнг и Кесслер были в черных костюмах. Пилигрим остался в белом, хотя и накинул сверху пальто. В руке он держал букетик фиалок.

Кортеж проследовал к платформе номер три, где гроб Сибил должны были погрузить на поезд, уже пускавший в небо белый пар.

День выдался чудесный — «высокий, широкий и голубой», как записал Юнг в своем дневнике. Когда подъехал катафалк, с земли вспорхнула стайка голубей и уселась на стеклянный навес в железном каркасе, защищавший вход в здание станции от дождя.

За двором маячили деревья, а за ними открывался вид на реку Лиммат, текущую по пологому склону. Прохожие отворачивались и шли своей дорогой, как обычно поступают люди при виде чужого горя. Нянечки в форменных платьях с колясками, солдаты иноземных армий, школьники с книгами в руках и мальчишки, которые катили на украшенных разноцветными ленточками велосипедах, хотя им полагалось быть в школе. И влюбленные парочки. «Ну конечно! — запишет Юнг. Как же без них?» Дети с обручами и шарами, лающие собаки. Монашки в сером и белом, рыболовы на берегах, продавщицы лимонада и другие торговки, предлагавшие всякую всячину из корзинок, висящих на шеях.

Копыта звонко застучали по мощеной мостовой под навесом. Пилигрим еще больше выпрямил спину — хотя дальше вроде было некуда. Фиби Пиблс, ехавшая в переднем экипаже, встала. Форстер спустился и подал руку мадам Мессажер. Мадам была очень молоденькая и хорошенькая, но под вуалью. Она спрыгнула с подножки и как перышко опустилась на землю. За ней последовали месье Мессажер и Фиби Пиблс, которая никогда прежде не носила траур и чувствовала себя в крепе и вуали неловко, как ребенок в родительской одежде. Кто такие Мессажеры, так и осталось загадкой. Хотя они представились Фиби и Форстеру друзьями усопшей, по-прежнему невозможно было понять, на каком основании зародилась эта «дружба» и давала ли она молодой парочке основание носить траур. Фиби знала о них только то, что они французы и явно опечалены смертью леди Куотермэн.

Только когда все сидевшие в переднем экипаже вышли, Кесслер спустился и отступил, давая дорогу доктору Юнгу и Пилигриму, последним покинувшему ландо.

Пилигрим снял пальто и шляпу, положил их на сиденье и закрыл дверцу. Весь в белом, с фиалками в руке, в темных очках.

Он поднял лицо к небу.

Юнг, внимательно следивший за ним, заметил, что Пилигрим кивнул солнцу так, как кивают в присутственном месте лицу более высокого ранга: вельможе королевских кровей, князю церкви, второстепенному божеству. Интересно.

Пройдя вперед, Юнг с Пилигримом увидели все семейство Куотермэн, выстроившееся в рядок на другой стороне двора. Женщины под вуалями, мужчины со шляпами в руках, а самая младшая — девочка лет четырнадцати — со спаниелем на поводке. На ошейнике у собаки был бантик из черного крепа.

Лорд Куотермэн оказался старше Сибил. Лет пятидесяти, седеющий, лысеющий и печальный. Его старшая дочь, леди Марго Прайд, стояла рядом, и, казалось, не поддерживай она его, лорд пошатнулся бы и упал. С другой стороны стоял старший сын маркизы Дэвид, граф Хартфордширский, молодой человек с явно выраженной военной выправкой. Ему только мундира не доставало. Именно о нем Сибил как-то сказала Фуртвенглеру: «Я не очень его люблю». Но он приехал, дабы исполнить свой долг, и держался великолепно. На лице его не отражалось никаких эмоций — если, конечно, не относить к разряду эмоций самообладание. Он отлично владел собой.

Юнг невольно подумал, что эта семья отмечена печатью потрясающей, почти вселенской красоты. Каждый ее представитель был шедевром арийской и англо-саксонской породы. Светловолосые, голубоглазые, утонченные и надменные, излучающие уверенность в себе и чувство превосходства.

Шестнадцатилетний лорд Тоби стоял между двумя сестрами — леди Кэтрин и леди Темпл, взявшей с собой собаку. Спаниеля звали Алисой, потому что она пролезает в заячьи норы — во всяком случае, пытается.

Юнг с Пилигримом прошли мимо пассажиров первого ландо, которые топтались во дворе, не зная толком, куда идти.

Юнг отметил, что Форстер не заговорил с Пилигримом, хотя ему явно этого хотелось. Пилигрим тоже не сказал ему ни слова.

Кесслер — что тоже не ускользнуло от внимания Юнгa — смерил Форстера почти презрительным взглядом. Теперь он мой, и ты его больше не получишь! Юнг еле сдержал улыбку. «Странные создания эти слуги, — подумал он. — Они такие собственники! Как дети, хвастающиеся своими игрушками».

Родственников и знакомых представили друг другу. Пилигрим не был знаком с парой Мессажер, в то время как у Юнга возникло смутное впечатление, что он видел их раньше. Но густая вуаль мадам Мессажер не позволяла разглядеть черты лица. Муж у нее был привлекательный, однако ничем не примечательный. Такое лицо каждый день можно увидеть в ресторанах, банках и на пароме из Кюснахта — приятное, невыразительное и совершенно непорочное.

После того как назвали все имена, Юнг взял инициативу на себя и шагнул к катафалку. Проходя мимо гроба, видневшегося через окошко, члены процессии ненадолго останавливались и склоняли головы, а католики осеняли себя крестом. Затем они продолжали свой путь по дороге, с которой на время завернули весь общественный транспорт, подходили к группе родственников и выражали им свое соболезнование.

Когда Мессажеры представлялись семье Куотермэн, Форстер смотрел на них во все глаза. Был ли молодой муж знакомым лорда Дэвида? Действительно ли они учились вместе в школе, как он предполагал? Похоже, что нет. Молодые люди определенно виделись впервые.

Пилигрим пожал руку лорду Куотермэну и двум сыновьям, а затем его обняли все дочки, причем леди Темпл — с особой теплотой. Пилигрим почти ничего не говорил, однако Юнг заметил, что он готов разрыдаться. Возможно, не только потому, что они собрались проводить Сибил в последний путь, но и потому, что Пилигрим впервые встретился со старыми друзьями после своих злоключений.

Постояв минуту в молчании, лорд Дэвид и Тоби без какого-либо видимого сигнала подошли к задней части катафалка, вытащили вместе с возницей и его помощниками гроб на свет Божий и понесли к вагону.

Лорд Куотермэн, опираясь на руку леди Марго, поцеловал крышку красного дерева — и неожиданно рухнул на гроб, обхватив его руками. Леди Кэтрин и Марго пришлось чуть ли не силком оттащить его в сторону.

Вагон подали ближе, вуали у дам взметнулись в воздух, точно флаги, все склонили головы — кроме Пилигрима.

В самый последний момент, положив фиалки на гроб, он во всеуслышание произнес: «Ave atque vale» (здравствуй и прощай, лат.) и отвернулся.

Потом протянул монетку леди Темпл со словами:

— Ты знаешь, что с ней делать.