Но покорно спустилась в отвратительный склизкий подвал. Похититель сразу захлопнул люк, и стало совсем темно. Неужели он маму в другое место посадит?

Но нет. Загрохотали шаги, снова отворилась крышка. И мама – видно, что на ногах она держалась из последних сил, – скатилась по шатким ступеням вниз.

Похититель тут же вытащил лестницу. Равнодушным голосом произнес:

– В углу полазьте, там фонарик. Жрачка. Вода. Не помрете, короче. А как деньги за вас заплатят – сразу отпущу.

И снова захихикал.

Едва крышка закрылась, Лена в кромешной темноте, на ощупь бросилась к матери:

– Мамочка, что, сердце, да?

Обняла, прижалась, почувствовала: щеки матери мокры от слез.

А она так сама надеялась, что мама – всегда сильная, находчивая, смелая – ее утешит…

– Мамуля, пожалуйста, не плачь! – умоляюще произнесла девочка. – Мы выберемся отсюда. Обязательно выберемся. Выкуп за нас заплатят – и он отпустит. Или мы сами сбежим!

Она встала на четвереньки. Глаза потихоньку привыкали к темноте, и девочка стала обшаривать их тюрьму. Совсем крошечная, меньше кладовки. Вдоль стены – пустые полусгнившие стеллажи. А вот и фонарик нашелся, только светил еле-еле, батарейка, видно, совсем слабенькая. Но в неярком неровном свете видно, насколько бледное, изможденное у мамы лицо.

– У тебя лекарства с собой? – бросилась к ней девочка.

– В сумочке… были, – горько усмехнулась мать. – А она в машине осталась.

– Черт, надо потребовать у него! Эй! Ты! Придурок! – громко закричала Лена.

Мама сразу сжалась, произнесла жалобно:

– Пожалуйста, не дергай ты его больше! Я как-нибудь справлюсь. Сейчас, посижу немного, и все само пройдет.

Но девочка отодрала от стеллажа висевшую на одном гвозде гнилую доску, начала стучать в стену, требовать:

– Открой! Открой немедленно!

– Леночка, – вздохнула мать. – Ты зря тратишь силы.

– Но ему что – жалко дать нам лекарства?!

– Ему просто плевать, – горько молвила женщина. – Он в стельку пьяный.

Голос мамы становился все тише:

– Сейчас… я посижу немного, и все само пройдет, само…

Хотела сказать что-то еще, но закашлялась.

– Мама! – жалобно закричала дочка.

Но Кнопка ее не видела.

Только черная, страшная, рвущая грудь боль.

И больше – ничего.

А Жора в это время сидел во дворе. Наливал себе дрожащими руками очередной стопарик. Нервное оказалось дело. Нехорошее.

Но заказчик должен быть доволен: он сделал все, что тот велел.

Или не все?

Какая-то мысль болталась в голове. Волновала. Тревожила. Позвонить, что ли, шефу? Уточнить?

Но тот, стопудняк, поймет, что он пьяный. Разорется.

Ладно, все фигня. Девки в подвале. Это главное.

И Жорик с трудом – телефонные кнопки расплывались – отправил заказчику сообщение: «Фсе гатово».

* * *

Сева заранее продумал, как надо будет вести себя с Томским.

Тот – упрямейшее существо в мире. Акимов за долгие годы их знакомства усвоил сей факт прекрасно. И потому не сомневался: чем больше он будет убеждать Михаила обратиться в полицию, поискать врага в ближайшем окружении, тем яростнее программист станет возражать. Нужно только тупо повторять: «Не плати. Их все равно убьют».

Томский тогда точно послушным ботом (так, кажется, называется робот в компьютерных игрушках?) пять миллиончиков соберет. И отнесет доллары, куда ему скажут.

А вот дальше начинался риск. Много рисков.

Как ему безопасно получить деньги?

Как припугнуть Жорика, чтобы тому и в голову не пришло тикать со всей суммой?

Ну и самое главное: как не попасться?!

Сколько людей сыплется – глупо, неожиданно, случайно.

…В соответствии с планом Акимова деньги Томский должен был отнести в камеру хранения на вокзале. Шифр от сейфа сообщить Жорке. Дальше Сева планировал убедиться, что все пять миллионов в наличии, и велеть парню, чтобы заложников немедленно отпускал.

Самым надежным было сходить за чемоданом самому.

Спасибо, Томский с ним – с другом – поделился, что во всех камерах хранения имеется видеонаблюдение.

Значит, придется отправлять туда Жорика.

Акимов, после долгих раздумий, рассчитал своему напарнику маршрут.

Сазонов загодя приезжает в Мытищи, оставляет там свою новую «девятку».

Пешочком топает на автобус до Москвы, потом едет на метро.

В ноль тридцать является на вокзал, забирает из камеры чемодан. Ловит последнюю электричку в ноль пятьдесят четыре. На станции Мытищи выходит. Садится в машину, едет до деревни Высоково. После нее, у лесочка, останавливается по малой нужде. Оставляет на обочине чемодан. И дальше отправляется в деревню Веселое. Туда, где содержатся пленницы.

Пока Жорик в пути, Сева пересчитывает деньги.

Если все в порядке – дает напарнику отмашку: просто отпереть погреб и тикать.

А как быть, если что-то пойдет не так, Акимов и сам не знал. Что он станет делать, если Жорик смотается? Или его повяжут? Или если в чемодане окажется, допустим, резаная бумага? Велеть тогда своему помощнику убивать беззащитных женщин? Мочить их самому?.. Даже подумать было страшно.

Ладно, сообразим по ходу.

Сева приехал в Мытищи. Свою машину оставил на парковке возле вокзала. На автобусе добрался до деревни Высоково. И углубился неподалеку от нее в лес. Оставалось лишь ждать, покуда Жорик, как птичка в клювике, принесет ему чемоданчик с богатством.

Поначалу Севе казалось: прекрасный план. Отличная конспирация. И вообще все пройдет как по маслу.

Но чем дольше он сидел в лесу у деревни Высоково, тем больше слабых звеньев в своем логическом построении находил.

Вдруг Георгия в камере хранения повязали?

Вдруг взяли, когда он садился в электричку в Москве? Или когда выходил из нее в Мытищах? И сейчас он вовсю дает показания против него?!

Или Жорика вообще никто не повязывал. Хитрый парень чемодан взял. Но поехал с ним не в Высоково, а совсем в другую сторону. Зачем довольствоваться малым, если можно забрать все?

И конспирация получилась ни к черту.

Зачем он – идиот! – бросил машину под кучей видеокамер, на вокзальной парковке? Да, здесь, в лесу, его никто не видит – но дальше-то что?! Как ему отсюда выбираться – что с чемоданом, что без него?

В итоге к половине второго ночи Севу колотила крупнейшая дрожь, и он глазам своим не поверил, когда на обочине остановилась Жорикова машина.