Подумала: «Это в каком же смысле?» – и непонимающе уставилась на мужественное лицо героя правоохранительных органов.

– Я решил кошку вашу изъять, – не дожидаясь моего вопроса пояснил он.

– То есть? – Я пришла в себя и готова была защищать своих котов до последней капли крови. – Что значит «изъять»?

– А то и значит, – ответил он. – Новый указ готовится. Статья полагается за промышленный шпионаж. А кошки ваши того… Как говорится, нарушают.

– Только одна, – торопливо ответила я, – Бастинда. Всего один раз. Но она теперь без работы. Шпионы, Вячеслав Иванович, нынче не востребованы.

– А-а-а… Ну-ну… Вот и отдайте ее мне.

– Что значит «отдайте»? Эта кошка – наша частная собственность.

– Так я и купить могу…

Он неуклюже полез в карман.

– Продайте, Василиса, и вам хлопот меньше…

– А вам?

– А мне она пригодится.

– Извините, Вячеслав Иванович, но мы отдаем кошек только в добрые руки, а вы человек… – я постаралась найти слова, – суровой профессии. И руки у вас… – но он меня перебил, буквально огорошил:

– Так я не в свои беру…

– А в чьи же?

Он что, котами подрядился приторговывать, что ли?

– Дочка просила. Я ей про ваших котов на ночь рассказываю, как сказку.

«Это понятно, – про себя усмехнулась я. – Если Рикемчук о своей «опасной и трудной» работе будет говорить, ребенок до-о-лго не заснет».

– Да и я, в общем, тоже… – смутился он. – Мне ваша Бастинда даже по ночам снится.

– Не удивительно. Мнемотехника, Вячеслав Иванович. Бастинда… Бастилия… с тюрьмой ассоциируется, близко вам по духу и звучанию.

Он пропустил мое ехидное замечание мимо ушей.

– Ну, отдадите, Василиса?

– Чего уж там… берите, – подумав, согласилась я. – Вы мне человек не чужой. Как бы муж конспиративный. Но чтобы холили и лелеяли, я проверять буду.

– Хоть органы опеки и попечительства подключите, – обрадовался Рикемчук.

Он подошел к Бастинде и, опустившись на корточки, нежно погладил ее, ласково, насколько мог, спросил:

– Пойдешь со мной?

– А вы, Вячеслав Иванович, ей привод организуйте, – не удержавшись, снова съязвила я.

Он гневно зыркнул на меня и снова обратился к Бастинде:

– Соглашайся, киска…

Хотела я еще сказать, про добровольную явку с повинной, которая, несомненно, облегчит ее участь. Но, поглядев на умиленное лицо Рикемчука, промолчала. Он взял Бастинду на руки, она доверчиво прижалась мордой к его щеке. И, зажмурившись, легкомысленно лизнула прямо в нос. У Рикемчука сделалась такая физиономия, что я отвернулась. Показалось, будто подсматриваю.

Принесла переноску, поставила рядом:

– Забирайте.

В глубине души я была рада и за Бастинду, и за сурового служаку.

– Вы, Вячеслав Иванович, теперь можете развить свою главную тему, – стараясь сохранять серьезность, предложила я.

– Это какую же? – повернулся он ко мне счастливым лицом.

– По поводу своевременной профилактики… блох. Ведь они тоже преступники по отношению к кошкам. Богатый сюжет может получиться.

– Ну, знаете… – обиделся Рикемчук, и я поняла, что зашла слишком далеко, воспользовавшись его размягченным состоянием.

– Всего доброго, Вячеслав Иванович, не забывайте…

– Рад бы, – буркнул он, – да боюсь не получится.

Вот и делай людям добро после этого.

В начале июля, накануне Ивана Купалы, Марта родила мальчика. Подарила ей счастье эта волшебная ночь. Но еще счастливее была Альбина Георгиевна – внук, по ее словам, был копией Еремы. Назвали мальчика по святцам – Иваном. Иван Еремеевич был крепкий малыш. И вес, и рост – то, что надо. Мне, конечно, не терпелось увидеть сына Еремы, но Марта еще была не готова устроить смотрины.

– Немного позже, Вася, – попросила она, когда я позвонила. – У нас сейчас столько дел, едва успеваем поворачиваться.

Я услышала, как вдалеке заплакал ребенок.

– Иду, иду мой родненький… – залепетала, видно, рядом с малышом новоиспеченная бабушка.

Марта, наскоро попрощавшись, повесила трубку.

«Вот уж кто всегда будет тебя помнить, Ерема, – подумала я про маленького Ивана. – Именно тебя, а не какого-то Егора Крутова. Подрастет и узнает, что папа был известный писатель. Гордиться станет… Может, малышу собрание сочинений всех папиных книг подарить? Всех, кроме последней. Той, где главным героем, к несчастью, стал он сам.

Эх, Ерема, Ерема…