конюшни и даже не повернул головы, когда я подошла. Меня заинтересовала одна особая примета его внешности — более светлая, чем шерсть на теле, грива его на первой трети шеи стояла торчком, словно гребень панка. Отдельные пряди слиплись стрелами, но отнюдь не производили впечатления неряшливости.

Я так загляделась на новичка, что не заметила подошедшего начкона.

— Что, нравится? — с оттенком самодовольной ревности спросил он. В голосе его читалось: «Только попробуй сказать, что он никуда не годится! Это будет означать, что в лошадях ты ничего не понимаешь!»

Всякая лошадь красива по-своему, и я не покривила душой, когда ответила:

— Да, очень… А откуда он тут взялся?

Такая потрясающая наивность могла проститься только мне.

— Шведы продали, — объяснил начкон. — Вчера привезли. За него валютой плачено, — добавил он, словно я сомневалась в этом.

— А как его зовут? — вырвалось у меня.

— Карисматик Кемп (надеюсь, я правильно расслышала незнакомое имя), сын Ниэли Префекта, — гордо и немного счастливо ответил начкон. — Слышала о таком?

Ну конечно! Этот Ниэли считался самым быстрым американским стандбредным рысаком последнего времени. Его рекорды скорости не были перекрыты никем. И сын этого знаменитого рысака стоял в Прилепской конюшне! Жеребец сразу вырос в моих глазах более чем вдвое.

Пока я любовалась на живую валюту, начкон сходил за щетками и скребницами и поманил меня:

— Пойдем, поможешь мне его чистить.

Мне? Его? Чистить? Да я не была уверена, что доведется и пальцем дотронуться до будущего производителя номер один в конезаводе! Внутренне сжавшись, я последовала за начконом в денник.

Для иностранной знаменитости пол был устлан толстым слоем соломы и наверняка вымыт чуть ли не с мылом. Горкой лежало сено — целый немного распотрошенный брикет, к которому он если и притронулся, то совсем чуть-чуть, как джентльмен. Зерносмесь была подъедена.

Вблизи он оказался еще выше. Наверное, это была самая большая лошадь из тех, что я видела на заводе. И он совершенно не обращал на нас внимания.

Начкон вручил мне скребницу и щетку:

— Давай с той стороны заходи!

Карисматик стоял не привязанный недоуздком, словно ему, иностранцу, верили на слово. Я поднырнула у него под сухой костистой грудью и встала справа, как раз между конским боком и стеной денника. Начкон уже начал чистить жеребца, аккуратно проводя щеткой по горбоносой голове, и я поспешила приступить к работе, чтобы не отстать.

Руки у меня слегка дрожали, мысли путались. Еще бы — я чищу сына знаменитости! Возможно, он и сам не последний по бегу, а значит, знаменитость вдвойне. Кроме того, сам начкон, мое пока еще непосредственное начальство, стоит совсем рядом, а я всегда относилась к сильным мира сего с легким ужасом и благоговением. Ну, и самое главное, только позавчера я чистила точно так же другого жеребца, орловского рысака Капитолия и тоже стояла между ним и стеной… Ассоциации не самые приятные и далеко не способствуют поднятию настроения.

А жеребец словно понимал мое состояние или же, наоборот, ничего не понимал. Сперва он стоял действительно смирно, но потом ему, очевидно, надоело, и он внезапно переступил с ноги на ногу и прислонился к стене…

То есть ко мне. Я и охнуть не успела, как на меня навалилось несколько центнеров живого веса. Жеребцу было очень удобно стоять, он даже вздохнул, а я не могла набрать в грудь воздуха, чтобы подать голос.

Начкон продолжал трудиться вовсю. Отчистив холку и спину Карисматика со своей стороны, он перешел к его гладким бокам и поджарому брюху. Я же могла только слегка возить скребницей по седловине — у меня не было возможности поменять положение рук.

— А ну, прими! — применила я волшебное слово. Но Карисматик и ухом не повел — он еще не понимал и слова по-русски. И это-то меня и взбесило. Чего ради я миндальничаю с этим иностранцем? Да кто он такой, если не знает языка?

Вытерпев, сколько могла, я попробовала освободиться и ткнула Карисматика в бок, отодвигая от себя. Напрасный труд! Жеребец даже ничего не почувствовал или, по крайней мере, не подал вида, продолжая наваливаться на меня. Конечно, можно было прикрикнуть на него или хорошенько двинуть по брюху кулаком или даже коленом — благо это было сподручнее. Но посудите сами — на противоположной стороне стоит начкон и еще неизвестно, как он отреагирует на то, что какой-то новичок, да еще и перед самым увольнением — то есть когда пришла пора писать отзыв, — вовсю колотит валютного производителя и обзывает его далеко не лестными словами, из которых самым мягким было «дрянь американская».

Чтобы не осложнять отношений с начальством, пришлось терпеть, но когда мое терпение иссякло, я решительно развернулась, локтем толкнув жеребца под ребро. Он порядком удивился тому, что стенка, на которую он так хорошо опирался, ожила, и выпрямился. Я получила свободу и некоторое время простояла, ловя ртом воздух.

— Чего там уснула? — послышался голос начкона. — Все, что ли? А ноги?

— Он меня прижал, — призналась я, выпрямляясь.

Ответ начкона был неожиданным:

— Ну, и двинула бы ему! Чего канителиться?

Боже мой!

Я как-то сразу ощутила прилив сил и спокойно закончила чистку. Когда начкон занялся хвостом, либо не доверяя мне, либо не рискуя подпустить меня к задним ногам, я уже перестала испытывать перед Карисматиком какие бы то ни было чувства — ни испуга, ни восхищения. Если не считать несерьезного обращения со мной, он все время чистки простоял смирно, как овечка, и, только когда мы выходили, попробовал показать норов — фыркнул и пристукнул копытом.

Карисматик простоял в деннике до следующего дня, а потом его отвели куда-то на карантин, и больше о нем мне ничего не известно. Впрочем, мне в те дни было не до того, я работала предпоследний день.

А когда настал час прощания, я нарочно прошла домой через весь конезавод, зайдя в пустую маточную конюшню, где начинала работать, потом прошла к манежу, заглянула впервые к ветеринару, у которого не была ни разу, сделала крюк вокруг жеребятника и первый и последний раз воспользовалась центральными воротами, ведущими в недлинную широкую аллею, над которой уже распустили свои темные кроны столетние дубы. Лично для себя я распахнула ворота и потом затворила их за собой, зная, что больше уже сюда не вернусь.

Глава пятая

Кошачье царство

1

Место, куда я