– Я была бы рада помочь вам, мисс Ситон, но, увы, я даже не могу сказать, бывал ли Робсон у нас когда-нибудь. Впрочем, наверняка бывал. Попробуйте расспросить остальной персонал или наших постоянных клиентов, может быть, они что-то знают. Только, пожалуйста, не беспокойте тех, кто уже спит, – ни вам, ни нам не нужны проблемы.

– Я понимаю, – кивнула Дженнифер.

– Кстати, имейте в виду, наш контингент постоянно меняется, – добавила Нэнси. – Чуть не каждую неделю у нас бывает человек пять-шесть новеньких, так что если вы не найдете Дэвида сегодня, приходите завтра, послезавтра. Не исключено, что в конце концов вам повезет.

– Спасибо, я так и сделаю, – пообещала Дженнифер, в глубине души надеясь, что ей больше не придется сюда возвращаться, но ее надеждам не суждено было осуществиться. Ни один из полутора десятков бродяг, с которыми ей удалось побеседовать, никогда не слышал о Дэвиде Робсоне. Трое толком не помнили собственных имен. Дженнифер несколько упала духом. Все же она оставила Нэнси Фрейзер свою визитную карточку и попросила позвонить ей, если человек по имени Дэвид Робсон все-таки появится.

Взяв карточку, Нэнси неожиданно спросила:

– Все это, случайно, не имеет отношения к насильнику, который ослепляет свои жертвы? Я слышала, одну из пострадавших нашли неподалеку от нашей миссии.

Дженнифер кивнула:

– Да. Дэвид Робсон мог что-то видеть. Мы не вправе пренебрегать ни одной возможной ниточкой.

Кивком головы Нэнси указала на дверь женской спальни.

– В последние недели количество наших клиенток возросло больше чем вдвое, и холода здесь ни при чем. Женщины боятся ночевать на улице совсем по другой причине. Когда вы уйдете, я попробую сама с ними поговорить. Мне они скажут больше, чем вам. Если я что-то узнаю о Робсоне, я вам позвоню.

– Я вам буду очень благодарна.

Попрощавшись с Нэнси, Дженнифер вышла из ночлежки и села в машину.

Пока прогревался мотор, она рассеянно разглядывала группу грязных, бородатых мужчин в армейских френчах времен Второй мировой войны, которые курили у дверей миссии. На ее глазах один из них поднял с мостовой брошенный кем-то окурок и без колебаний сунул его в рот. Дженнифер передернуло.

Только потом она вдруг осознала, что вот уже почти минуту машинально трет ладонью шею, стараясь избавиться от неприятного холодка на коже. Опустив руку, она внимательно огляделась, но так и не заметила ничего подозрительного.

Больше ничего – ничего такого, что могло бы представлять опасность.

И все же…

– Чего ты испугалась, Ситон? – спросила себя Дженнифер.

Она еще немного посидела в машине, прислушиваясь к успокаивающему урчанию мотора. Незаметно для нее мысли Дженнифер обратились к Терри. Она даже посмотрела на часы, негромко выругалась и махнула рукой.

Потом, решила она, трогая машину с места. Потом у нее будет время и для Терри, и для всего остального.

– Похоже, что это Тара Джемисон, – задумчиво сказал Энди. – Судя по описанию и фотографии, которая у нас есть, она была миниатюрной, как двенадцатилетняя девочка. Темные, прямые длинные волосы, темно-карие миндалевидной формы глаза, скулы высокие, губы полные.

– Ты все еще в ее квартире? – спросил Джон.

– Да.

– И что?..

– Криминалисты обнаружили в шахте прачечного люка несколько человеческих волосков, так что вы с Мэгги скорее всего были правы. Окулист именно так доставил жертву в подвал дома. Оттуда он вывез ее через служебный вход, который, по идее, должен был быть надежно заперт. Мы осмотрели дверь. Замок не взломан, а открыт с помощью отмычки, причем сделано вполне профессионально. До сих пор непонятно, как этот ублюдок сумел не попасть в поле зрения видеокамер. Мои люди просматривают все записи, а специалисты занимаются компьютером, который управляет системой охраны. Дверь квартиры Тары Джемисон тоже не взломана. Сигнализация отключена при помощи ее личного шифра. Я бы сказал, что этот почерк весьма характерен для Окулиста.

– А вам не удалось выяснить, кто прислал Митчеллу письмо с требованием выкупа?

– Пока нет. – Энди слегка понизил голос. – Так что если твои друзья из ФБР что-нибудь выяснят, дай мне знать.

– Обязательно. Впрочем, я думаю, они сами позвонят тебе.

Когда Джон закончил разговор и, сложив телефон, убрал в карман, Мэгги сказала:

– Это она? Тара Джемисон? Джон повернулся к ней:

– Судя по описанию, которое дал мне Энди, – да. Ты нарисовала не Саманту, а Тару Джемисон.

Мэгги вздохнула и откинулась на спинку кушетки.

– А я думала, это Саманта.

– Нет, это не она. – Джон немного помолчал. – Ну и что ты скажешь теперь? Как тебе кажется, Саманта жива?

– Нет.

Тон, каким она это сказала, исключал всякие сомнения, и Джон почувствовал, как его брови сами собой приподнимаются. Он честно пытался понять, как Мэгги это делает, но не смог, и невольно спросил себя: может быть, Мэгги не вынесла страданий, которые испытала вместе со всеми этими женщинами, и повредилась в уме? О такой возможности его предупреждали Квентин и Кендра.

– Я вовсе не спятила. – Мэгги произнесла это совсем тихо, но Джон подпрыгнул так, словно рядом с ним выстрелила пушка.

– Т-ты…

– Честное слово, нет! – Она слабо улыбнулась. – Я вовсе не читаю твои мысли, Джон, просто я чувствую, что ты сейчас испытываешь. Я знаю, ты беспокоишься обо мне. Не надо, Джон, все в порядке.

– Правда?

– Да. Конечно, я очень устала. Кажется, у меня не хватит сил, чтобы пошевелить хотя бы пальцем, но в остальном все нормально.

– А картина? Как ты сумела нарисовать то, чего никогда не видела?

– Я не знаю. – Мэгги потерла глаза, и Джон понял, что она действительно безумно устала. – Единственное, что я могу сказать наверняка, это то, что если Окулист еще не сделал с нею того, что изображено на картине, то обязательно сделает. Завтра. Сегодня. Сейчас. Именно поэтому мы должны остановить его как можно скорее.

– Но ведь ты, кажется, говорила, что не можешь видеть будущее?

– Нет, не могу. Когда я сказала – «завтра», это была просто фигура речи. – Мэгги вымученно улыбнулась. – Помнишь, Джон, я спросила тебя, готов ли ты к… невероятному, к невозможному?

– Да, я помню. Я сказал, что готов, но… это? Ты говоришь о неумирающем Зле, о равновесии, которое необходимо восстановить, а потом показываешь мне картину, на которой нарисована замученная молодая женщина, и утверждаешь, что написала ее еще до того, как та была похищена! Это просто не укладывается у меня в голове!

Мэгги слегка нахмурилась. Она понимала его, пожалуй, слишком хорошо.

– Если ты действительно не способна видеть будущее и если твой дар эмпата ограничен способностью воспринимать чужие чувства, – продолжал Джон, – то как ты можешь знать, что ублюдок, за которым мы охотимся, представляет собой новое воплощение вечного Зла? Может быть, ты и это чувствуешь?