моих в нежной ласке, и их скольжение, казалось, вытягивало воздух из его легких в тот же момент, когда наполняло мои.

Кэлум застонал, и низкий гортанный звук разорвал тишину окружавшего нас леса. Деревня неподалеку перестала существовать, возможность, что кто-то нас увидит, больше не имела значения. Он опустил свободную руку мне на талию и заставил сделать несколько шагов назад. Спина уперлась в ствол дерева, и я оказалась в ловушке, которую Кэлум расставил так быстро, что я не успела понять, как в ней оказалась.

Его губы будто парили над моими, почти касались их, но не совсем. Он пристально смотрел на меня, то приближая лицо к моему, то снова отдаляя его.

Он провоцировал меня. Дразнил.

– Сейчас я тебя поцелую, – промурлыкал Кэлум, и эти слова оцарапали меня.

В них чувствовалась угроза. В них чувствовалось обещание. В них чувствовалось все, чего я не могла себе позволить.

И все же я не могла двинуться с места, не могла предотвратить это: его пристальный, темный взгляд просто приковал меня к дереву. Мне стало интересно, каково это – вспыхнуть и загореться так ярко, чтобы превратиться в пепел на ветру.

– Я думала, ты уже поцеловал, – прошептала я, тут же проклиная себя за глупость.

Кэлум усмехнулся в ответ.

– Что ты, Эстрелла. Я даже еще не начинал, – сказал он, склонив голову набок, чтобы лучше видеть меня.

Он осторожно прислонил мою голову к стволу дерева, крепко прижал свой рот к моему, впиваясь мне в губы. Там, где он касался меня губами, я чувствовала легкое покалывание. Между нами пронеслись крошечные искры холодного статического электричества.

Кэлум нежно водил мягкими губами по моему рту, лаская его, отыскивая самые чувствительные точки. Когда он раскрыл губы, я подалась ему навстречу, и мы продолжили наш слаженный и почти синхронный танец, на который не имели права. Мы никогда не танцевали вместе, никогда не целовались под кронами вечнозеленых растений с низко свисающими ветвями, и все же, вопреки здравому смыслу, мне казалось, что я его знаю. Мне казалось, что он вернулся домой после долгих лет отсутствия, и вдох воздуха, который он влил в мои легкие, был моим первым настоящим вдохом – вдохом чистого, морозного воздуха.

Девушка, которая выйдет из-под кроны этого дерева, уже никогда не будет прежней.

Я придвинулась к Кэлуму ближе, позволила ему запрокинуть назад голову, которую он поддерживал рукой, и его пальцы казались слишком жадными. Его стон лился мне в рот и в горло, язык переплетался с моим, и он пил из меня так же жадно, как и отдавал. Он целовал меня так, что я… черт, я чуть не потеряла сознание, забыла, как меня зовут, обвила руками его шею и прижалась к нему всем телом. В тот момент, когда моя рука коснулась его метки, он задохнулся и еще сильнее прижался ко мне.

Расстояние между нами исчезло, когда он заключил меня в объятия, создав для меня безопасный кокон: с одной стороны меня прикрывало дерево, с другой – его широкое тело, склонившееся надо мной. Он прижался к моему животу, и его член, казалось, прожег мне кожу через платье и тем самым возвратил меня к реальности.

Нам нужно было вернуться в горы до наступления ночи.

– Кэлум, – пробормотала я, оторвавшись от его рта.

Он вздохнул от разочарования, уткнулся лицом мне в шею и провел губами по метке фейри, которая была так похожа на его. Она сверкала как лед, такой холодный, что обжигало даже ее белое сияние, мерцавшее у него на коже.

– Прости… – добавила я, чувствуя необходимость извиниться.

Я не просила его целовать меня, но я, черт побери, и не остановила его, хотя знала, что лучше не допускать этого.

Всего одним поцелуем Кэлум доказал мне все, что я уже знала. Этот человек станет моей гибелью.

– Я буду ждать тебя целую вечность, детка. Тебе никогда не придется жалеть, – сказал он, в последний раз нежно целуя меня в губы и отступая.

Он выпустил меня из объятий, и я отошла от дерева, снова обратив внимание на деревню. Губы у меня горели, кожа покрылась синяками от его поцелуев, и холодный воздух уже стирал жар его рта. Но я все равно подумала, что оно того стоило.

22

Храм в деревне, на которую мы набрели, оказался меньше храма в Мистфеле, где я проводила время, стоя на коленях. Одноэтажное, низко пригнувшееся к земле здание тем не менее было каменным, но без башни, вздымавшейся в небо, чтобы добраться до загробной жизни. Простые окна, без переплетов, с четырьмя стеклами пропускали свет. Стекло было слишком дорогим для храма, если только его не подарили.

Мы обогнули край деревни, держась за деревьями и высматривая отставших жителей, которые еще не ушли в храм и рисковали навлечь на себя гнев своего Верховного жреца из-за задержки на несколько мгновений.

В деревне было тихо, все должны были присутствовать на еженедельном богослужении. Время идеально подошло нам – мы могли спокойно пройтись по дворам незамеченными и забрать то, что нам требовалось. По опыту я знала, что даже стражников Тумана сильно ограничивали и не давали одним и тем же часто дежурить и пропускать священное еженедельное богослужение.

Кэлум посмотрел в сторону храма, в окно; его взгляд остановился на прихожанах, преклонивших колени перед жрицей, которая шла с хлыстом на боку, готовая наказать любого, кто не склонится должным, с ее точки зрения, образом.

– Чертовы фанатики, – пробормотал Кэлум, отворачиваясь от представшей нашим глазам сцены.

Мы двинулись вглубь деревни, стараясь уйти от храма как можно дальше.

– Кажется, тебя сильно интересуют Древние боги, – сказала я, прищурившись, пока он шел сквозь тени на опушке леса.

Кэлум нес свое тело сквозь них с отработанной легкостью, будто заявляя, что они принадлежат ему, и вписывался в них очень хорошо. Я подозревала, что вряд ли заметила бы его, если бы просто проходила мимо, как житель деревни.

– Кто-то скажет, что и ты фанатик.

– Древние боги, по крайней мере, не призывали к скуке. Они жили ради удовольствий, а не ради какой-то потенциальной гибели, которая наступит через тринадцать жизненных циклов. Никогда не пойму, почему люди предпочитают проводить свою жизнь на коленях, когда могут делать что угодно и быть кем угодно. – Он схватил меня за руку и потащил рядом с собой, чтобы я не отставала, потому что сливаться с тенями не умела.

– Звучит красиво, но какой же это выбор, когда альтернативой послушанию является смерть? –