стало как-то уютнее и легче, чтобы в своем одиночестве не вынашивать горькую тайну семьи Маскаевых.

Совсем недавно с коллегами я ехал по Чуйскому тракту в сторону Монголии, в Кош-Агач. На одном из участков я увидел слева от себя маленький клочок старой дороги, которую строили еще зэки. По мне разлилось страшное чувство тревоги… Старая дорога, что строили, в том числе и политзаключенные, оставалась хорошей. Отличалась тем, что она – из кирпича и камня, а современная – укатана асфальтом. И бывшая дорога напоминала теперь стену старинного замка, или старой тюрьмы. Но и новая дорога все равно оставалась узкой. Две встречные машины разъезжались с трудом. Притормаживали. И на маленькой скорости, впритирку между собой, расходились и устремлялись в разные стороны. С одной стороны дороги возвышались неприступные скалы или высокие горы, а с другой – огромные пропасти, что начинались сразу, недалеко от края самого тракта. И если автомобиль вдруг срывался и падал, когда водитель не справился с управлением, в живых вряд ли он мог остаться. И сейчас фрагмент старой дороги в виде полу обода концами пристроился к новой трассе. По нему, по старому клочку, конечно, давно уже никто не ездил. Здесь обнаженная часть дорожной одежды, как ее история, показалась мне площадкой на возвышении. Лобным местом. Или даже Стеной Плача. Для безжалостных народовольцев. И на нем, на самом клочке старой дороги, как на стене тюрьмы, стояли они – молодые, похожие на них, на настоящих «суниных», как в жизни… Как будто я только что с ними расстался, когда видел их в Поволжье, и не верил своим глазам, – Сунин, Степашкин и Утешкин. Громоздились в полный рост, помощи не просили, не голосовали, чтобы их подвезли. Такими я их часто вижу во сне. И снятся мне сны, что я в другом, потустороннем мире. Кто-то взял меня с собой на небеса, дабы заглянуть в зазеркалье. И я сейчас отвернулся, испугавшись от мистической картинки. Но справа – обрыв и пропасть. От нее у меня даже закружилась голова и пошла рябь в глазах. Я снова повернул голову, но слева появились опять они, «степашкины» и «утешкины»! Тогда я стал смотреть прямо – на белую разделительную метку самой дороги. Тракт становился единственной артерией жизни, другой здесь не могло и быть. Но иногда ее называли и «дорогой смерти». Две полосы бесконечного движения. Теперь мне казалось, что по ним кто-то мчится вперед, а кто-то – назад, кто-то стремится на восток, а кто-то – на запад, и справа у кого-то – пропасть, а у кого-то – скалы…..

2

Нашего старого губернатора, мастодонта, примкнувшего в глубокой молодости к организованной преступной группировке Железнодорожного района, куда входил когда-то и сын прокурора Раковой, теперь сменил Чернореченцев. Узколицый, тонкогубый человек. О нем говорили, что он сам по себе ни о чем, а потом уже поставят окончательное клеймо – «узколобый». Долго будут помнить «пензяки» или «пензенцы», или жители Пензы, как недалекий Ваня обвинит Госдеп США в дестабилизации ситуации в селе Чемодановке, когда произошел конфликт меду цыганами и местными жителями, в результате, которого у сельчан погибнет один человек.

И Кузьмич тоже не мог в Сенате успокоиться, как его туда незаслуженно отправляли, высвобождая место для Ванюшки. Помнил он, как упирался и спорил, а теперь любыми способами мешал Чернореченцову – вставлял ему при удобном случае палки в колеса. Ваня пожаловался в Москву своим покровителям. Тогда против бывшего губернатора, Бочарникова Василия Кузьмича, возбудят уголовное дело о хищении денежных средств, отпущенных по целевому направлению для строительства перинатального центра в области. Не обошлось, конечно, без прокурора Раковой. Наталья Евгеньевна всегда умела себя вовремя подать и преподнести.

За возбуждением уголовного дела последует подписка о невыезде. А он, каждые полгода, летал в Германию, лечится от рака. Говорили, только потому и жил так долго, что немцы лечили. А тут все выезды ему перекрыли. Через полгода он умрет. Мешать Ване уже никак больше не сможет.

Обрадовался Ваня, как в сказке, ведь Иван-дурак в сказках самый умный. Победил, подумал он, дракона, да только своего конца еще не знал, что в не добрую сказку он попал, а в злую. А «дураком» его до этого не называли, потому что губернатором еще числился. На второй роман потянуло бы количество листов для описания его глупой жизни, да уж дождитесь, дорогие читатели, когда-нибудь напишу и о нем, а тут уж про Велиара закончить надо.

Совсем еще недавно, до Кузьмича, похоронили такого же мастодонта – старого прокурора Бжезинского. Он умер прямо на пляже в Египте. И мало кто знал, и сейчас мало кто знает, как все произошло на самом деле. Больше всех радовалась и хотела его смерти сегодняшний прокурор Наталья Евгеньевна Ракова.

Еще задолго до нашего знакомства адвокат Леха называл Сунина «Джунгаром». Мне его прозвище напоминало кличку собаки – «Джульбарс». Я вычитал в интернете, что слово «джунгар» в своем сложном этимологическом происхождении и в переводе с финского означает «собаку». И тогда Алексей пояснил, что Сунин – верный пес своего хозяина, полковника Хомина. И я понял, что он называл так следователя не за его калмыцкие глаза и не из-за того, что предками калмыков были джунгары.

Адвокату удалось связаться с сотрудником ФСБ, оперативным работником, которого совсем недавно забрали из нашего городка в область. А они подружились с ним еще до его повышения. Дело Маскаева показалось им интересным. Хотя я не очень понимал, для чего и с какими целями они вошли в порочный круг и были уже в курсе событий.

Не скрою, мне стало от этого как-то веселее на душе, и я наполнялся радостью. Думал, что они-то, может, разберутся по-настоящему. И сфабрикованное уголовное дело об изнасиловании, и все обстоятельства вокруг него окажутся другими. Ведь они изложены Суниным в его собственном ракурсе и под искаженным углом зрения, как через призму лжи и лицемерия или через отражения кривых зеркал.

Я не упоминал еще о двух вежливых людях, которых для себя обозначил в списке телефонных номеров как «Штирлиц» и «Блондин», – оперативных сотрудниках Пензенского ФСБ. Один – темноволосый, другой – светловолосый. Они вышли на меня тоже по делу Маскаева. Но интересовал их не он сам. В них таились собственные намерения, которых я, пожалуй, не узнаю никогда. Лишь предположу: их нацеливали на особо важных персон, которые зачастую мнили себя полубогами или небожителями. Таким объектом для разработки мог тогда оказаться генерал Прошин.

Хронологию событий среди