Через полмили мы услышали звук, напоминающий бой барабана: вероятно, огромная обезьяна колотила себя в грудь. Впрочем, удары сыпались не так часто, как накануне ночью.

– Ха! – воскликнул Ханс. – Теперь дьявол отбивает дробь только одной палкой. Другую сломала пуля бааса!

Вскоре зверь заревел так близко от нас и так громко, что задрожал воздух.

– Не знаю, как насчет палки, а барабан-то цел, – отметил я.

Мы прошли еще ярдов сто, после чего разыгралась настоящая трагедия. Мы добрались до упавшего дерева. Здесь в кронах открывался просвет, и я до сих пор ясно помню это место. Тут лежал огромный ствол, покрытый серым мхом, вокруг рос крупный папоротник рода адиантум. С нашей стороны оказалась полянка футов в сорок шириной, куда свет падал отвесно, словно через дымоход в хижине. За поваленным деревом я сперва увидел глаза, горящие красным огнем, и почти в то же мгновение – обезьянью башку среди светло-зеленых листьев папоротника. Воистину дьявол во плоти: белесая морда, низко нависшие брови, большие желтые клыки!

Прежде чем я поднял ружье, чудовище с ужасным ревом бросилось на нас. Раз – огромная серая фигура возникла на поваленном дереве. Два – пронеслась мимо меня, держась прямо, как человек, лишь голову наклонила вперед. Передняя лапа бессильно болталась вдоль туловища. Три – раздался испуганный вопль, и я обернулся. Обезьяна схватила несчастного мазиту, шедшего предпоследним в колонне, которую замыкал Мавово. Она поволокла Джерри прочь, здоровой лапой прижимая его к груди. Джерри, взрослый, склонный к полноте мужчина, казался в ее объятиях ребенком – пусть мой читатель представит себе размеры обезьяны. Несомненно, это была горилла.

Бесстрашный, как бык, Мавово кинулся на чудовище и вонзил ему в бок медное копье. Все налетели на врага, словно бешеные. Все, кроме меня, ибо я – благодарение Богу! – знал более верное средство. Через три секунды на поляне кипела отчаянная борьба. Брат Джон, Стивен, Мавово и Ханс кололи копьями гориллу, для которой их удары были что булавочные уколы. К счастью, обезьяна не выпускала Джерри и в ответ на тычки могла лишь огрызаться. Верхняя часть тела у горилл куда массивнее нижней, и подними она заднюю лапу, чтобы схватить нападающего, неизбежно потеряла бы равновесие и упала.

Наконец обезьяна, по-видимому, сообразила, что Джерри ей мешает, и швырнула его в Брата Джона и Ханса. Те покатились наземь. Потом она прыгнула на Мавово, который предвидел это и выставил копье, так что горилла, пытаясь его схватить, напоролась на медный наконечник. От боли она откинула лапу, невзначай сбив с ног Стивена, и занесла ее над Мавово, чтобы раздавить его, – наверное, так гориллы расправляются с жертвами.

Теперь между мной и обезьяной не было никого, поэтому я, собравшись с духом, прицелился в ее огромную голову и спустил курок.

Вот он, долгожданный шанс! До того момента я не решался стрелять, боясь убить кого-нибудь из спутников. Теперь между мной и обезьяной не было никого, поэтому я, собравшись с духом, прицелился в ее огромную голову и спустил курок. Сквозь рассеивающийся дым я увидел, как обезьяна застыла, словно задумавшись, потом вскинула здоровую лапу, закатила свирепые глаза и, издав жалобный вой, пала мертвой. Пуля пробила ей башку за ухом и застряла в мозгу.

Лесная тишь накрыла нас, долгое время мы со спутниками молчали. Потом откуда-то из мха послышался тоненький голосок: примерно так свистит воздух, выпускаемый из резиновой подушки.

– Прекрасный выстрел, баас! – пропищал он. – Не хуже того, которым баас убил вожака стервятников у крааля Дингаана. Сейчас и положение наше тяжелее прежнего. И если баас стащит с меня бога, я скажу баасу спасибо.

Последние слова я едва расслышал, ведь Ханс лишился чувств. Он лежал под трупом огромной гориллы, из-под лапищи едва виднелись рот и нос бедняги. Если бы не мягкий мох, Ханс бы не уцелел.

Мы кое-как оттащили мертвую обезьяну и влили Хансу в горло немного бренди, которое произвело удивительное действие: менее чем через минуту готтентот приподнялся, хватая воздух ртом, словно рыба на берегу, и попросил добавки.

Я поручил Ханса заботам Брата Джона, побежал к Джерри и с первого взгляда понял: он мертв. Бедняга напоминал кролика, побывавшего в объятиях удава. Потом Брат Джон объяснил, что чудище сломало Джерри обе руки, все ребра и даже позвоночник.

Почему горилла, миновав нас, излила свой гнев именно на Джерри, который шел предпоследним? Возможно, потому, что накануне ночью бедняга был рядом с Калуби, пропитался его запахом, вот обезьяна и отождествила его с человеком, которого ненавидела. Вообще-то, с другой стороны от Калуби сидел Ханс, но либо к готтентоту не пристал запах понго, либо горилла хотела расправиться с ним после Джерри.

Бедный мазиту в помощи уже не нуждался, а вот остальные мои спутники – хвала Небесам! – отделались синяками, а Стивен еще и порванной одеждой. Мы решили осмотреть мертвого «бога». Тварь оказалась воистину ужасной.

Точные размеры и вес ее мы не установили, но столь огромных обезьян (если считать гориллу обезьяной) я прежде не видел и не слышал об их существовании. Лишь впятером удалось сдвинуть громадное тело и освободить потерявшего сознание Ханса, не меньше народу понадобилось и для того, чтобы освежевать чудовище. В жизни не поверил бы, что животное не более семи футов в длину окажется таким тяжелым. Несомненно, обезьяна была очень старой. Длинные желтые клыки наполовину стерлись, глаза ввалились, шерсть на голове, некогда бурая или рыжеватая, поседела, да и на груди была не черной, как обычно у молодых горилл, а серой. Точно не скажешь, но легко верилось в слова Мотомбо, что богу понго две сотни лет.

Освежевать гориллу предложил Стивен, и я согласился. Маловероятно, что мы вывезем из страны понго этакую редкость, но не бросать же ее здесь! Брат Джон ворчал, что мы напрасно теряем время, однако я считал необходимым отдохнуть после всех тревог и особенно после битвы со священным чудовищем. Мы взялись за дело и через час с лишним содрали шкуру такой толщины, что медные копья едва смогли ее оцарапать. Моя пуля угодила обезьяне в левую лапу и обездвижила ее, что было весьма кстати. В противном случае зверюга навредила бы нам куда больше. Нам также повезло, что здоровой лапой обезьяна удерживала злосчастного Джерри и никого не цапнула своими жуткими клыками, перекусившими кисть Калуби, словно травинку.

Шкуру мы содрали – только на лапах не тронули – и растянули на колышках сырой стороной вверх, чтобы высушить на солнце. Потом, похоронив бедного Джерри в полом стволе огромного упавшего дерева, мы вытерлись влажным мхом и подкрепились остатками еды.

После этого наша команда снова пустилась в путь – теперь в значительно лучшем настроении. Джерри погиб, но погиб и бог понго, а мы остались целы и почти невредимы. Больше никогда не будут вожди племени понго трепетать перед ужасным божеством, которое рано или поздно становилось их палачом! Пара владык, может, из страха и совершили самоубийство, но остальные наверняка погибли от рук или зубов свирепого божества.