С громким треском мое кресло вырывается из пола пилотского отсека, и меня несет на спине к большому валуну. Я мчусь вперед, одновременно медленно поворачиваясь против часовой стрелки вместе с креслом, а потом оно начинает прыгать по камням. Затем следует резкая до тошноты остановка — это правая нога ударяется о валун, и мое сознание ныряет в желто-белый взрыв двухсотградусной боли, со всей определенностью объяснившей мне, что бедро сломалось, словно соленый сухарик. Ботинок висит как раз там, где только что находилась челюсть, и я оказываюсь, возможно, первым в истории человечества субъектом, которому удается пнуть самого себя в нёбный язычок. Я описываю дугу по сухой земле и останавливаюсь там, где все еще продолжают падать деревья, сломанные пронесшейся сквозь кустарник кормовой частью шаттла. Один из стволов рушится прямо мне на грудь и ломает по меньшей мере три ребра. После того как мне удалось ударить себя ногой в горло изнутри, как ни странно, у меня появляется ощущение, похожее на разочарование.

Я смотрю вверх (ничего другого я просто не в состоянии делать) и вижу над собой Алана. Он висит вниз головой на сломанном стволе дерева, вонзившемся точ-нехонько туда, где находится печень. УмноКровь капает из его рассеченного лба мне на шею. Я вижу, как его глаза слегка двигаются в орбитах, — это он увидел меня. Затем я получаю сообщение через МозгоДруга:

«Ты выглядишь ужасно».

Я не могу ничего ответить. Я в состоянии только смотреть.

«Надеюсь, что там, куда я попаду, будут видны созвездия», — передает Алан.

Он сообщает эту фразу еще раз. И еще. После этого он уже ничего не сообщает.

Какие-то чирикающие голоса. Грубая лапа хватает меня за руку. Задница распознает язык и начинает переводить.

— Этот еще жив.

— Брось его. Он и так скоро сдохнет. К тому же зеленые не годятся в пищу. Они совершенно не развариваются.

Фырканье, которое Задница переводит как «смех».

— Святая трахалка, вы только посмотрите на это, — говорит кто-то. — Этот сукин сын еще жив.

Другой голос. Знакомый.

— Позвольте взглянуть. Молчание. Снова звук знакомого голоса:

— Снимите с него это бревно. Мы забираем его.

— Господи Иисусе, босс, — сопротивляется первый голос. — Вы только посмотрите на него. Лучше уж не пожалеть гребаной пули и разнести ему башку до конца. Это будет гораздо милосерднее.

— Нам приказали забрать выживших, — безапелляционным тоном произносит знакомый голос. — Как мы все видим, он выжил. Он единственный, кто выжил.

— Если это можно назвать жизнью.

— Ты все сказал?

— Да, мэм.

— Вот и прекрасно. А теперь убирайте к чертям это проклятое дерево. Рраей вот-вот вцепятся нам в задницы.

Открыть глаза — все равно что выломать запертые стальные двери. Мне удается сделать это только благодаря невыносимой боли, которую я чувствую, когда дерево отрывают от груди. Мои глаза широко раскрываются, и я шумно выдыхаю, что для человека, лишенного челюсти, является тем же, что и вопль мучительной боли.

— Боже! — восклицает первый голос, и я вижу, что это мужчина, блондин, без труда отшвыривающий в сторону массивный ствол. — Он очнулся!

Ощущаю прикосновение теплой руки к тому, что осталось от лица.

— Эй, — говорит знакомый голос. — Эй. Все уже в порядке. Все хорошо. Вы в безопасности. Мы вас забираем. Все хорошо. Все хорошо.

Ее лицо появляется в поле моего зрения. Я знаю его. Я был женат на этой женщине.

За мной пришла Кэти.

Я плачу. Я понимаю, что умер. Я ничего не имею против.

И начинаю куда-то уплывать.

— Вы уже встречали когда-нибудь этого парня? — слышу я вопрос блондина.

— Не говори глупостей, — улавливаю я ответ Кэти. — Конечно нет.

Я уплыл.

В другую вселенную.

— О, вот вы и очнулись, — сказал кто-то, когда я открыл глаза. — Не пытайтесь говорить. Вы погружены в раствор. Вам в горло вставлена трубка для дыхания. И у вас нет челюсти.

Я повел глазами и обнаружил, что нахожусь в ванне, заполненной густой, теплой и прозрачной жидкостью. За пределами ванны я видел какие-то предметы, но не мог сфокусироваться ни на одном из них. Как и было сказано, со стороны одного из этих предметов ко мне тянулась трубка, уходившая в рот. Я попытался было посмотреть на свое тело, но поле зрения оказалось ограничено каким-то аппаратом, возвышавшимся над нижней частью лица. Когда же я попробовал прикоснуться к преграде, то не смог пошевелить руками. Это меня сразу напугало.

— Не беспокойтесь, — сказал голос. — Мы отключили у вас способность двигаться. Как только вас можно будет выпустить из раствора, мы тут же вас включим снова. Всего несколько дней. Кстати, у вас остался доступ к вашему МозгоДругу. Если хотите что-нибудь сказать, воспользуйтесь им. Мы с вами прекрасно сможем поговорить.

«Куда, мать его, я попал? — передал я. — И что со мной случилось?»

— Вы в Бреннемановском медицинском центре, на орбите Феникса, — ответил голос. — Лучшее лечебное учреждение из всех существующих. Вы находитесь в отделении интенсивной терапии. Я — доктор Файорина и работаю с вами с момента, как вас сюда доставили. Что же касается того, что с вами произошло… Давайте разберемся. Во-первых, вы уже находитесь в хорошем состоянии. Так что не волнуйтесь. Вы потеряли нижнюю челюсть, язык, почти всю правую щеку и ухо. Правая нога была оторвана на середине бедра, на левой — множественные переломы, не хватало трех пальцев и пятки, — мы думаем, что их кто-то отгрыз. Спинной мозг был сломан ниже грудного отдела, так что вы, по всей вероятности, не ощущали большей части своих травм. У вас было сломано шесть ребер, одно из которых прокололо желчный пузырь. В результате произошло обширное внутреннее кровотечение. Не говоря уже о сепсисе и куче разнообразных общих и специфических инфекций, возникших из-за пребывания с открытыми ранами на протяжении многих дней.

«Я думал, что я мертв, — сообщил я. — Во всяком случае, умираю».

— Поскольку смерть вам уже ни в малейшей степени не угрожает, теперь можно сказать, что по всем правилам вы действительно должны были умереть, — ответил доктор Файорина. — Если бы вы были обычным, неизмененным человеком, то умерли бы наверняка. Так что благодарите свою УмноКровь за то, что сейчас можете слушать мои объяснения: она свернулась раньше, чем вы успели изойти кровью, и не дала развиться всем многочисленным инфекциям. Вас нашли едва ли не в самый последний момент. Задержись помощь еще немного, вы, несомненно, умерли бы. На «Ястребе» вас положили в стасис-камеру, чтобы доставить сюда. На корабле мало чем могли помочь. Вы нуждались в специализированной медицинской помощи.