Не станем же задерживаться на презрении власть имущих и простых граждан к вольноотпущенникам и их сыновьям. Римское общество сумеет преодолеть предрассудки, за века в него интегрируются сотни тысяч рабов, потомки которых займут места на всех уровнях социальной иерархии. Это стало возможно благодаря существованию людей, подобных Меценату: «Нет! ты орлиный свой нос поднимать перед теми не любишь, / Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!» Имя автора этих строк, латинского поэта Горация, пережило века и известно на всех континентах. Те же слова применимы и к Клавдию, который делал вольноотпущенников прокураторами, ставил их во главе канцелярий и открыл двери сената перед их сыновьями. Как и Меценат, Клавдий знал, что «слава стремит за блестящей своей колесницей / Низкого рода людей, как и знатных».

Пускай Рим построил империю, пускай он превратился в идею, пускай его именем для краткости стали называть всю Империю, а сам он превратился в patria communis (общее отечество) для многочисленных народов, он также оставался и городом. Но не абы каким — всем городам городом, историческим местом, началом и концом всему. Кроме того, он был средоточием императорской власти, не просто административной столицей, а домом императора. А император тогда воспринимался не так, как сегодня глава государства или правительства развитой страны. Мы, современные люди, смотрим на наших правителей как на людей, облеченных властью, которые не так важны, как временно исполняемая ими должность. Институт американского и французского президентства, федеральная канцелярия в Германии, правительство Ее Величества поглощают президента, канцлера и премьер-министра: учреждение главнее индивидуума. Напротив, в Древнем мире глава государства, как бы он ни именовался, был в равной степени и тем и другим. И так будет еще долго продолжаться потом — в старых европейских монархиях.

Природа Рима и природа императора — вот два параметра, которыми можно объяснить особенные связи, соединявшие их друг с другом. С народами, населявшими Империю, принцепс поддерживал обычные отношения властителя с подвластными ему людьми. Но вот с Римом выходило совсем иначе, потому что он был Urbis sua — «его городом», а еще Urbis sacra — «священным городом», то есть императорским, что одно и то же. Именно этой особой связью и объясняется, что Рим, где проживал всего один процент населения Империи, принял политическое значение, обратно пропорциональное своему демографическому весу.

Если конкретно, то это выражалось прежде всего в том, что император был единственным или самым главным эвергетом Города. Этимологически «эвергет» означает «благодетель», но в практическом плане эвергетизмом называлась практика, существовавшая в древних обществах, когда местные должностные лица осыпали свои города и их жителей различными подарками. Это далеко опережало нынешнюю деятельность, например, благотворительных фондов, основанных какими-нибудь миллиардерами. В общих чертах, за период между эллинистической эпохой и IV веком нашей эры, то есть более чем за 600 лет, большая часть общественных построек была возведена на деньги эвергетов. При этом надо уточнить, что термин «общественные постройки» следует воспринимать в широком смысле: это не только театры или бани, но также храмы, акведуки, мощеные дороги и т. д. Эвергеты время от времени занимались раздачей денег и устройством разного рода зрелищ: состязаний колесниц, боев гладиаторов, театральных представлений, пантомим. Это всё равно как если бы сегодня новая Парижская Опера, стадион «Стад де Франс», собор в Эври, водопровод, окружная автодорога, кинотеатры и спортзалы были подарены городу местными капиталистами и политиками, и то же самое происходило бы во всех французских регионах.

В каждом городе Империи имелись свои эвергеты, император же был эвергетом Рима. Главной его заботой в этом качестве стало пропитание города, ибо столица обладала еще одной особенностью: это был единственный город, где некоторым жителям (примерно 150 тысячам) хлеб раздавали бесплатно, а все население пользовалось платной системой распределения хлеба, масла и мяса, называемой анноной. Важность снабжения города легко понять: голодные бунты в месте, где сосредоточена власть, могли привести к ее свержению. В 22 году до н. э. толпа потребовала от Октавиана (который еще не был Августом) стать диктатором, чтобы покончить с хлебным кризисом. Он отказался, но ему все равно пришлось лично заняться снабжением. Он перепробовал несколько административных решений, пока не нашел нужный под конец своего правления, учредив префектуру анноны, которой было уготовано большое будущее. В задачу этого учреждения входило запасать, выторговывать и распределять зерновые ресурсы, объем которых во времена Веспасиана будет доходить до 525 миллионов литров в год. Для руководства этим крайне важным аппаратом первый император выбрал префекта-всадника, отличившегося преданностью и компетентностью. В лице Туррания Август сделал столь хороший выбор, что в правление Клавдия тот еще находился на посту, хотя ему перевалило за девяносто. За некоторое время до этого, когда Калигула освободил его от обязанностей, старик так расстроился, что лег пластом и велел домочадцам оплакивать себя, точно покойника, пока его не восстановили в должности! Но какую бы важную роль ни играли префекты по снабжению продовольствием, по-настоящему за пропитание Рима отвечали императоры. Все они будут всячески стараться избегать голода, угроза которого периодически нависала над городом. Действительно, Рим много потреблял, но ничего не производил, а Италия производила слишком мало, чтобы прокормить его. Тиберий однажды с горькой иронией так описал положение дел сенату: «А ведь никто, к сожалению, не докладывает сенату, что Италия постоянно нуждается в помощи со стороны, что жизнь римского народа всечасно зависит от превратностей моря и бурь и что, не поддерживай провинции своими излишками и господ, и рабов, и самые пашни, нам пришлось бы ожидать пропитания от своих увеселительных садов и вилл»[62]. Действительно, Рим полностью зависел от импорта, в частности из Египта, поставлявшего морем большую часть потребляемого зерна. Достаточно было неурожая или непогоды, нарушавшей навигацию, чтобы возник дефицит хлеба.

Вот с такой ситуацией и столкнулся Клавдий, придя к власти в 42 году. Несколько неурожайных лет сократили запасы провианта до количества, которого хватило бы на несколько дней[63]. Воспользовавшись тем, что новый принцепс находился на форуме, массы выразили свое недовольство. В Клавдия полетели оскорбления и хлебные корки, сопровождавшие его до самого дворца, куда он смог проникнуть лишь с черного хода и то с большим трудом. Гнев плебса побудил его немедленно задуматься об улучшении снабжения. Так родились меры, эффективность которых признают даже древние историки, недружелюбно настроенные к нашему императору.