– Тут и раньше такое бывало, панове, – со вздохом ответил охранник. – И не раз. А что техника? Техника ему не помеха. Ничего она против него не сделает, раз уж он на свою охоту снова с того света вышел. Долго он не может без этого самого… Этим и живет. Нашим страхом, нашей кровью, мясом, душами нашими. С Омельченко вчера ночью не удалось, зато вот до него, – он кивнул на окровавленное тело Богдана Лесюка, – он таки добрался. Как он его разделал-то, а? Лицо все как скальп содрал, голову разбил, видно, мозгами полакомиться собрался.

– Ладно, хватит, достаточно, – жестко оборвал его Кравченко. – Хватит, я сказал, панове! Кто этой ночью и утром дежурил в замке на воротах?

– Я дежурил, я не спал, – эхом откликнулся молодой охранник. Он то и дело косился по сторонам – тревожно смотрел на темную стену леса в пелене дождя, словно ждал оттуда внезапного нападения.

– Богдана видел?

– Да, он на мотоцикле ехал, как всегда.

– Во сколько это было?

– Где-то около восьми.

– Так рано? Ты ничего не путаешь? – настаивал Кравченко.

– Нет, около восьми, плюс-минус минут пять.

– А еще кто-то выезжал, выходил из замка? В это время или раньше?

– Туристы были, целая ватага из палаточного лагеря. Фотографировались во дворе. Человек, наверное, пятнадцать. Уезжали они, так вот и фотографировались на память. Не пустить я их не мог. Во время фестиваля доступ на территорию открыт круглосуточно. Попросил только не шуметь. Потом еще машина была.

– Какая еще машина?

– Та, что белье в прачечную и химчистку возит. Но она раньше ушла, где-то часов в семь.

– И больше никого?

– Была еще одна машина.

– Чья?

– Пана Гиза, – ответил охранник.

– Во сколько он выехал из замка? – быстро спросил Кравченко.

– Следом за ним, – охранник указал глазами на тело Богдана. – И десяти минут, наверное, не прошло.

Жизнь у богатых иная, чем у прочих, что б там ни говорили. Но плачут они так же, как все. Нет, не занудный сериал про «плачущих богатых» вспоминал Вадим Кравченко, наблюдая все то, что творилось в Нивецком замке после того, как Лесюку и его жене и всем, всем, всем сообщили о смерти Богдана. Вспомнились особо не склонному к разным там литературным ассоциациям и параллелям Кравченко «Отцы и дети», «Дом, где разбиваются сердца» и «Ромео и Джульетта» вместе взятые. Этакая классическая, гремучая смесь, пропитанная слезами, страхом, возгласами удивления, ужаса и безграничного отчаяния. Умер, погиб, сражен, растерзан, изуродован, убит, убит, убит…

И было все взболтано, взбито, перемешано, словно в миксере, – белый день и сумрак ночной, слезы и дождь, настойчивые вопросы и мурашки, мурашки по коже от «неответов» на них, от глухих темных догадок. Экскурсанты под зонтами, снова выстроившиеся в длиннющий хвост в дозорную башню и в Рыцарский зал, и бежавший на негнущихся ногах через галерею багровый взмокший Лесюк, то и дело хватавшийся за грудь с левой стороны. Музыка, доносящаяся с ярмарочного поля, где все уже проснулись, опохмелились и начали зажигать праздник дальше, и отчаянный крик Олеси Михайловны: «Мой мальчик! Ненаглядный мой сынок, родной!» Кто сказал, что богатые, те, что владеют заводами, отелями, поместьями, замками, те, что летают на личных самолетах и бороздят моря на собственных яхтах, не плачут, не воют от горя волками? Олеся Михайловна выла как обыкновенная баба, как солдатка, чей сын убит на войне. Убит, убит, убит…

«Маша, открой дверь, я прошу тебя», – умолял Павел Шерлинг. Ему, отцу, в этот час предстояло думать о дочери. «Я не знаю, что с ней делать, я боюсь за ее рассудок, – бормотал он. – Сначала мать, потом он…»

Маша заперлась в своей спальне. Шерлинг стучал в дверь, просил открыть, впустить его, умолял, просил у дочери прощения. Тут же был и Илья. Сидел с ногами на подоконнике, обняв руками колени, напротив ее двери. И словно тоже чего-то ждал.

Злата тоже закрылась у себя. И не выходила до тех пор, пока в замок после длившегося более трех часов осмотра места происшествия не прибыли (снова) стражи порядка и сотрудники прокуратуры. На этот раз целый десант. В дверь к Злате постучал следователь, и только ему она открыла – совершенно пьяная.

На этот раз допросам подверглись все без исключения, а не только обслуживающий персонал. И длилось это долго, до самого вечера. Вот только с Петром Петровичем Шагариным вышел казус. Едва ему был задан прокурором первый, самый нейтральный вопрос «Ваша фамилия, имя, отчество, год и место рождения» (а то не знал прокурор, кто перед ним сидит в пижаме от Гуччи), его внезапно разобрал такой страшный нескончаемый приступ кашля, что продолжать допрос было бессмысленно.

– Совсем ничего не понимаю, – сказала Вадиму Елена Андреевна. – Как такое могло случиться? Они говорят – убийство. Кто мог убить этого мальчика? Без пяти минут жениха, если, конечно, то безобразие, тот скандал, который мы наблюдали ночью, можно назвать помолвкой… Вадим, вы себе не представляете, они меня допрашивали целый час. А я даже на адвоката своего не могла сослаться. Видите, что с Шерлингом творится? Какой сейчас из него адвокат? Я сказала, что ничего не знаю. Я уснула после того, как мы всю ночь… Ну, что я вам рассказываю, вы все это сами видели и испытали. Естественно, я не могла умолчать об этой шокирующей сцене в спальне. Они спрашивали меня про Машу, про Шерлинга. Он их особо интересует, оказывается. Про нее… про его жену, меня тоже спрашивали. – Она помолчала. – То, что его жена была любовницей моего мужа, я от них скрыла, Вадим. К гибели этого несчастного парня это не может иметь никакого отношения. Совершенно никакого.

– К убийству, Елена Андреевна, – поправил ее Кравченко.

– А может быть, все-таки это был несчастный случай, авария?

– Нет, это не несчастный случай. Как и то, что произошло с любовницей вашего мужа.

– Бывшей любовницей, – Елена Андреевна покачала головой. – Это какое-то наваждение, морок… А вы не заметили, Вадим…

– Что?

– Тут в замке вообще что-то такое происходит. И очень действует на нервы. Все чего-то недоговаривают. Я имею в виду обслугу. И чего-то боятся. И вместе с тем словно стыдятся этого. У меня отчего-то из головы не идет то ночное происшествие, когда так ужасно закричал тот официант. Вы ведь говорили с ним… Я понимаю, тогда вы не хотели ничего такого нам рассказывать, но сейчас… Вадим, горничная тоже болтала при мне совершенно несусветные вещи… Конечно, все это глупые суеверия, но… Вашему мнению можно смело доверять… Скажите мне правду, вчера ночью официант действительно что-то такое необычное видел, да?

– Он сказал, что видел возле кухни чудовище. Да, да, Елена Андреевна, то самое, про которое вам говорила по секрету здешняя горничная. Местного монстра – по совместительству бывшего графского сына, несовершеннолетнего убийцу, прозванного здесь Потрошителем птиц.