– Я не могу тебя ненавидеть сын мой. Не имею права. Видеть тебя мне неприятно, но ненавидеть я тебя не могу. Но есть вещь, которая меня радует в тебе. Ты искренне хочешь сделать добро и поверить в Бога. Ты заслуживаешь прощения. Вот и все.

– И все? То есть такой как я просто верит в Бога и все?

– Пойми вера в Бога – это тяжелая ноша, а не забавное увлечение. Это ответственность к себе и главное к окружающим. Ведь вера заставляет человека быть лучше. Вот так сын мой. Не все это могут осознать. Очень мало людей это осознают. Ты не смотри, что на пасху у нас вся страна красит яйца и печет куличи, они делают это по инерции. Наш народ, к сожалению, болен духовно. Он изломан морально. Как ты. Тебя изломали в юности, и ты до сих пор из этого капкана выбраться не можешь. Так и народ наш. Он болен, но не хочет в этом сознаться. Но сознаться придется, а иначе народу такому не будет места на земле грешной. Так уж Господь решил. А я, и ты молиться за это должны. За то, чтобы все мы поняли это, поняли и покаялись.

– Страшно батюшка. Страшно.

– Земная жизнь человека, сын мой, вообще страшная и противная штука. Но ее выдумал господь для наших с тобой испытаний, когда изгнал Адама из рая…

– Спасибо вам, отец Андрей. Я пойду, мне много обдумать надо. А вы батюшка поможете мне, ну если вам надо будет какое правое, праведное дело совершить? Поможете мне? Ну, доверите мне это дело? Помочь, поработать на добро, на справедливость! Я так хочу, чтобы вы помогли мне и доверились. И поручили дело такое, чтобы помочь добру и справедливости!

Отец Андрей вздохнул и покачал головой:

– Трудно, ой как трудно тебе. Трудно будет и мне. Ведь работать на добро и справедливость,… это дело каждого… причем ежедневное. Должно так, по крайней мере, быть. Но я…

– Вы поможете мне? Доверите? Я хочу…

– Хорошо, хорошо сын мой, если у меня будет нужда, чтобы совершить правое дело какое, то, что я сам совершить не могу, я обращусь к тебе. К тебе сын мой, и тогда ты сможешь проявить себя. Сможешь. А сейчас ступай.

Сергей встал и, перекрестившись, наклонился к отцу Андрею, тот протянул ему руку. Вавилов, поцеловал кожу на кисти быстро и, как показалось священнику, как-то опасливо. Он отстранился и словно был виноват, попятился к двери спиной. Отец Андрей посмотрел ему в глаза, но в них он ничего не смог разобрать.

Когда дверь закрылась, отец Андрей встал и, повернувшись к иконе, что висела в углу, размашисто перекрестился и тихо пробормотал:

– Господи, прости грехи наши, прости мне грехи этого человека, возложи на него разум!

Небо бирюзового цвета свесило нежно розовые облака. Деревья поставляли ветру листья и путались задержать теплые струи воздуха. Шелест звучал словно музыка, низкие ноты расползались по траве. Где-то в глубине леса долбил дятел. Его стук напоминал работу какого-то сказочного барабанщика, невидимого, но очень шабутного.

У реки сидели двое, мужчина и женщина. Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Они сидели и молча смотрели на костер. Пламя лизало поленья. Казалось, их ничто не может отвлечь от этого завораживающего зрелища, смотреть на огонь что может быть прекраснее?

– Понимаешь Лидия, мы все равно как-то прячемся от всех. От людей, от знакомых от родственников твоих, от деда моего. Мы что с тобой так и остаемся в статусе: любовник – неверная жена? – спросил Вилор.

Лидия молчала, казалось ей просто нечего ответить, или стыдно говорить. Он чувствовал ее раздражение. Прервать такую релаксацию неудобным и противным вопросом.

– Вилор, ты торопишь события. Ты торопишься. Почему ты всегда торопишься?

– Жизнь коротка вот и тороплюсь. Не успеешь оглянуться, а уже и умирать придется. А время идет. Ты что не хочешь жить нормально,… стандартно, как все, родить ребенка?

Она вздрогнула. Отстранилась и, посмотрев на Щукина, усмехнулась:

– А вот про это, мы с тобой не договаривались.

– Ты, что не хочешь стать матерью?

– Хм, не знаю, страшно.

– Страшно? Почему?

– Мне страшно, я уже старая, да и ты. С тобой страшно, ну какой ты отец? Посмотри на себя?

– А что?! Вполне нормальный тип. Да брось ты, Лидия! Не надо так! Мы еще молоды. Нам нужно иметь детей! Просто нам нужно уехать отсюда! И все! Уехать к чертовой бабушке и начать жизнь заново! С нового листа! Я уже все обдумал. Мы уедем в Париж. А еще лучше в Австралию. Тебе нравиться Австралия? Кенгуру, купим дом себе. А? Лидия – это так романтично. Это так здорово. Я уже все решил. Уедем.

Скрябина встала и, подобрав с земли длинную палку, пошевелила горящие поленья. Она отмахнулась от навязчивого комара, покосившись на Вилора, достала из кармана пачку сигарет. Она закурила, и он понял – она раздражена. Ее руки дрожали. Лидия нервничала. Вилор заметил, она недовольна.

«Что с ней происходит? Я ее не узнаю. Она стала злой. Она все больше отдаляется от меня. Неужели она чувствует, чувствует этот мой план? Господи, неужели она догадывается? Нет, она не может догадываться. А что если она догадывается, а что если она знает и, она теперь просто презирает меня? Презирает за мое желание убить Скрябина? А? Нет, не может быть она же сама его не любит. Она же сама его ненавидит? Нет, она не должна, так себя вести. А что если в ней все изменилась, и она действительно меня презирает за мое желание убить Скрябина? А в принципе, что тут такого? Что? Я хочу убить человека, который мешает ей? Мне, он мешает всем? Что тут такого? Нет, она не может меня презирать за это! Не может, не имеет права! Она ведь сама хотела! Что тут такого, человек хочет убить другого?! Такое было, много раз. Тысячелетиями кто-то хотел убить другого! За это нельзя презирать! Нет, она не может за это презирать!» – Щукин запутался в своих рассуждениях.

Вилор тоже встал и попытался обнять Лидию. Она вяло оттолкнула его и, стряхнув пепел, тихо сказала:

– Ты Вилор опять начал. Опять сказки себе в уме раскладываешь. Пойми жизнь не сказка и не пьеса. Захотел, написал. Захотел, стер. Нет, это жизнь. С ней надо аккуратней.

– Вот поэтому я и говорю тебе. Уедем, уедем, жизнь одна, время идет. Я не могу тут жить. Начнем сначала. И все? Что тут такого? Ты что не хочешь?

– Да почему не хочу? Я хочу, хочу быть с тобой. Но я не хочу уезжать! Прочему мы должны уезжать. У меня тут родня, у меня тут друзья, у меня тут бизнес, в конце-то концов! Да что там бизнес у нас тут с тобой Родина! Как бы, не громко, это звучало, Вилор, Родина у нас тут!

Вилор дернулся. Он махнул рукой и, сделав три шага сел на бревно, пошарив рукой за ним, достал бутылку коньяка и, отхлебнув прямо из горлышка, громко сказал:

– Да какая к черту Родина? Вы что? Вы что все тут с ума посходили? Кто вас зомбирует всем этим? Кто? Целая страна как зомби твердит днями и ночами, одно и тоже: Родина моя! Да плевать она хотела Родина ваша на вас! – Вилор вновь отхлебнул из бутылки коньяк.