— Гм… — деликатно хмыкнула я. — Однако она, очевидно, не бросилась?

— Ах, что я тогда понимал в женщинах! — воскликнул он. — Нет! Она подбежала к нему, рухнула рядом на колени. — Он насмешливо и одновременно разочарованно фыркнул. — Месяц спустя они поженились. Вот так!.. — Он беспомощно пожал плечами, губы искривила горькая усмешка. — Итак, сердце мое было разбито. Я вернулся в Шотландию и предавался там скорби в течение нескольких недель, пока у отца окончательно не лопнуло терпение. — Он усмехнулся. — Знаешь, я даже подумывал уйти в монахи. Однажды за ужином сказал об этом отцу, думая где-то к весне перебраться в аббатство и стать послушником…

Я рассмеялась:

— Ну, со скудостью пищи ты еще как-нибудь смирился бы. Но что касается воздержания и повиновения… Что же ответил отец?

Он усмехнулся, в полутьме блеснули белые зубы.

— Как раз в этот момент он ел похлебку. Отложил ложку и с минуту смотрел на меня. Потом вздохнул, покачал головой и сказал: «День выдался такой тяжелый, Джейми». Взял ложку и снова принялся за еду, не промолвив больше ни слова.

Джейми взглянул на террасу, по которой в перерыве между танцами разгуливали пары, они потягивали вино, флиртовали, дамы кокетливо обмахивались веерами.

— Да, красивая была девочка, эта Аннализ де Марийяк! — ностальгически вздохнул Джейми. — Грациозная и легкая, как ветерок, и такая маленькая, что так и подмывало сунуть ее под рубашку и носить за пазухой, точно котенка.

Я молчала, вслушиваясь в звуки музыки, доносившейся из распахнутых дверей, потом перевела взгляд вниз, на свою туфлю девятого размера из блестящего шелка.

Через мгновение Джейми почувствовал, что что-то неладно.

— Что такое, Саксоночка? — спросил он и положил мне руку на плечо.

— О, ничего, — ответила я со вздохом. — Просто подумала, что, вспоминая обо мне, вряд ли кто-нибудь скажет: «грациозная, как ветерок».

— О-о… — Он сидел полуобернувшись, на фоне фонаря вырисовывался длинный прямой нос и четко очерченный подбородок. Потом повернулся ко мне, на губах его сияла улыбка. — Да, честно признаться, Саксоночка, «грациозная» — это не первое слово, что приходит на ум при мысли о тебе. — Он нежно обнял меня за талию и притянул к себе. — Но я говорю с тобой, как со своей душой. — Он заглянул мне в глаза, нежно коснулся ладонью щеки. — А твое личико, Саксоночка, это мое сердце…

Несколько мгновений спустя ветер переменился и направил струи воды в нашу сторону. Мы торопливо и со смехом вскочили. Джейми указал на террасу и вопросительно взглянул на меня. Я кивнула.

— Итак, — заметила я, поднимаясь рядом с ним по широким ступеням в бальную залу, — теперь ты наверняка знаешь о женщинах больше?

— Самое важное, чему я научился, Саксоночка, это правильно выбрать женщину. — Отступив на шаг, он склонился в низком поклоне, потом указал на распахнутые двери, где сверкали огни и драгоценности и бал был в самом разгаре. — Вы не подарите мне этот танец, мадам?

Заехав на следующий день к д'Арбанвиллям, я снова встретилась там с учителем пения. На этот раз у нас нашлось время для беседы, и вечером я пересказывала ее Джейми.

— Ты… что? — Джейми недовольно покосился на меня, словно услышал неудачную шутку.

— Я же говорю: герр Гертсман сказал, что мне будет интересно познакомиться с его другом. Это мать Хильдегард, она заведует больницей «Обитель ангелов». Ну, ты знаешь, благотворительное заведение, то, что неподалеку от собора.

— Да, я знаю, где оно находится. — Особого энтузиазма в его тоне я не уловила.

— У него болело горло, и я стала давать ему разные советы. Разговорились о лекарствах, болезнях, слово за слово, ну, ты знаешь, как это бывает…

— Имею представление. С тобой только так и бывает, — иронично заметил он. Я, проигнорировав этот тон, продолжила:

— Так вот, завтра я иду в эту больницу. — Встав на цыпочки, я достала с полки аптечку. — Может, для первого раза ее и не стоит брать, — сказала я, задумчиво разглядывая содержимое. — Иначе еще подумают, что я навязываюсь. Как тебе кажется?

— Навязываешься? — Он удивился. — Так ты что, собираешься просто посетить это заведение или остаться там?

— Э-э, видишь ли, — осторожно начала я, — я тут подумала, что, возможно, могу работать там регулярно… Герр Гертсман сообщил мне, что все врачи и целители время от времени заглядывают туда и помогают. Бывать в больнице каждый день они, разумеется, не могут, но времени у меня много, и я могла бы…

— Много времени, говоришь?

— Перестань повторять мои слова, как попугай! — рассердилась я. — Да, много. Я понимаю, как это важно — посещать балы, приемы и прочее. Но в конце концов, это ведь только по вечерам, а все дни у меня свободны. И я могла бы…

— Саксоночка, ты носишь ребенка! Неужели это так необходимо — торчать там и нянчиться с разными попрошайками и преступниками? — Вид у него был страшно растерянный, как у человека, столкнувшегося с внезапно потерявшим рассудок безумцем.

— Я не забыла, — уверила я его. И прижала ладони к животу. — Пока еще незаметно. И не будет заметно еще какое-то время, если носить просторные платья. И чувствую я себя нормально, если не считать тошноты по утрам. Так что не вижу причин, почему бы мне пару месяцев не поработать.

— Причина только одна: я этого тебе не позволю! — Поскольку сегодня вечером гостей у нас не ожидалось, галстука на нем не было и ворот рубашки был распахнут. Я видела, как он медленно начинает краснеть, с шеи.

— Джейми, — начала я, пытаясь апеллировать к здравому смыслу, — тебе известно, кто я?

— Моя жена.

— Да, и это тоже. — Я отмахнулась. — Но я еще и врач, Джейми. Целитель. Ты имел случай в этом убедиться.

Он жарко покраснел.

— Да, имел. И только потому, что ты подштопала мои дырки, я должен позволить тебе пойти туда и возиться с какими-то нищими и проститутками? Ты имеешь представление, Саксоночка, что за люди попадают в больницу «Обитель ангелов»? — Он с мольбой взглянул на меня, словно ожидая, что ко мне вот-вот вернется разум.

— Какая разница!

Он оглядел комнату, словно призывая в свидетели моего безрассудства портреты над камином.

— Но, Господи, ты же можешь заразиться дурной болезнью! Ладно, тебе плевать на меня, но хоть о ребенке могла бы подумать!

— Ну разумеется, я о нем думаю! Ты что, всерьез считаешь меня настолько безответственной и глупой?

— Нет. Но ты принадлежишь к тому типу женщин, которые могут бросить мужа и пойти забавляться с каким-то бродягой из канавы! — отрезал он. — Раз уж тебя так интересует мое мнение… — Он взъерошил рукой волосы, отчего они встали на затылке дыбом.

— Бросить тебя? С каких это пор сделать что-то полезное называется бросить? Вместо того чтобы торчать в салоне у д'Арбанвиллей, наблюдать, как Луиза де ла Тур наедается сладостей, слушать глупые стихи и плохую музыку? Я хочу приносить пользу!