– Следи за тем, что ты говоришь.

– Или что? – Трей рассмеялся, звук получился таким же ненормальным, да и он сам едва отличался по состоянию от того, в чем только что обвинил Итана. Его гнев пересилил страх.

Несмотря ни на что, он умрет, когда Итан примет такое решение. И Дженсен, проклятый богами идиот, теперь вырыл могилу и себе. Больше не было смысла подыгрывать кому-либо из этих придурков.

Он злился.

– Тебе не все равно, как я говорю? О человеке, который разгуливает днем и лжет всему гребаному континенту только для того, чтобы ночью ради забавы вырывать глаза? Потому что я чертовски уверен, что я не сам связал себя и не я вонзил клинок…

– Боги, остановись.

– Что? Тебе не нравится правда о твоем принце?

Коулман выпустил свой меч только для того, чтобы прижать обе руки к бокам.

– Вы понятия не имеете, абсолютно никакого, о том, через что пришлось пройти Его Высочеству, – сказал он тихим голосом, но глаза выдавали его. Его неуверенность.

Челюсть Трея сжалась.

– Я клянусь тебе, я знаю намного больше, чем ты думаешь. И этот человек – демон.

Повернув голову к Дженсену, который медленно приближался к Коулману, готовый при необходимости остановить его, он выплюнул:

– Какого хрена ты притащил его сюда? Если ты действительно думал, что он перестанет верить в своего идеального принца только потому, что жизнь стала для меня проклятием, то ты гребаный самоубийца и дурак.

– Почему… – подал голос Коулман. Это было скорее утверждение, чем вопрос, но Трей знал, что тот имел в виду. Он расслабил руки, осознав, что вцепился в койку мертвой хваткой, когда Коулман вошел в палату.

– Его Высочество, – сказал он как можно язвительнее, – полагал, что я что-то скрываю от него о Вэре.

– А ты скрывал?

– Да.

– Почему, – это, опять же, был не вопрос.

– Итан потерял мою преданность, когда послал людей выследить женщину и заставить ее выйти за него замуж. Женщину, которую похитили и держали взаперти всю ее жизнь, – он сделал паузу, вспомнив, что технически она не была женщиной, но суть осталась прежней.

– И вместо того, чтобы избавить меня от страданий после того, как твой идеальный принц получил от меня, что хотел, он притащил меня сюда.

Брови Коулмана нахмурились, и на его челюсти заиграли желваки.

– Позволь мне внести ясность. Ты ненавидишь его за то, что он сделал, но ты также ненавидишь его за то, что он исцелил тебя. В этом есть смысл.

Дженсен усмехнулся, качая головой.

– Я пытался предупредить Лесту. Ты действительно слепой ублюдок.

Коулман резко развернулся, находясь в опасной близости к человеку, который мог легко раздавить его одной лишь силой мысли.

– Тогда открой мне глаза.

Но заговорил именно Трей:

– Откроешь ты глаза или нет, Уэс, это зависит от тебя. Но Итан Материс – сумасшедший, который положил глаз на Вэру. Или, точнее, на Вэрали Аренарис. Он не остановится, пока не получит ее. Если его нынешний план не сработает, он просто придумает другой.

Коулман вскинул руки вверх, выглядя так, словно был в нескольких секундах от приступа паники.

– Итак, что это? Переворот? Вы, идиоты, ведь понимаете, что убийство Итана не отстранит его отца от власти, верно? Чего вы надеетесь добиться?

Дженсен бросил взгляд на дверь, затем ткнул толстым пальцем в грудь Коулмана.

– Да, сейчас Сулиан у власти. Но он не вечен, и с уходом Итана корона может достаться кому угодно.

Глаза Трея невольно расширились. Он думал, что Леста просто пытался освободить его, чтобы помочь Вэре, он не понимал, что тот пытался свергнуть власть на Алероне. На троне никогда не было не Материса.

Коулман свирепо посмотрел на него снизу вверх.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Убил принца в надежде, что на его место придет кто-то более приятный?

Дженсен подошел еще ближе, пока они не оказались грудь к груди.

– Ты знаешь что.

Взгляд, который послал ему Коулман, заставил бы человека поменьше опасаться за свою жизнь. Казалось, он был в миге от того, чтобы прямо здесь и сейчас выхватить клинок и проткнуть Дженсена насквозь.

– Ты ни черта не понимаешь, о чем говоришь.

– Правда? Леста во всем уверен, – бросил в ответ Дженсен, прежде чем снова оглянуться на коридор, как будто ожидал, что кто-то может пройти мимо в любой момент. – У нас мало времени.

Пройдя через комнату, он схватил Трея за руку, снял с пояса маленький кинжал и вложил рукоять в его раскрытую ладонь.

– Если ты хочешь умереть, это твой выбор. Я оставлю этот чертов кинжал. Но если нет, у тебя будет только один шанс выбраться отсюда. Единственный, Гибсон. Так что, черт возьми, тебе лучше поскорее разобраться со своей головой.

Он выпрямился, убирая руку, как будто уже знал, какой ответ даст Трей. И на мгновение тот задумался об этом. Все может закончиться прямо сейчас. Боль, неизвестность, ночные кошмары. Он мог найти покой.

Но была и другая, более темная его часть, которая с каждым днем становилась все больше, и она не хотела покоя. Покой не наступит, пока этот ублюдок не будет истекать кровью на полу, умоляя сохранить ему жизнь.

Поэтому вместо того, чтобы взять лезвие и прислушаться к тихому голосу, который хотел положить всему конец, он предпочел прислушаться к злому. Тому самому, который дернул руку Дженсена и вложил в нее кинжал обратно.

Глаза его друга почти незаметно расширились, когда они встретились с его глазами, и Дженсен понял, что в лице Трея не было и следа того человека, которым он когда-то был.

– Я в деле. В какую бы политическую игру вы ни играли, я в деле. И если мы добьемся успеха, если мы переживем все это, Итан Материс мой.

Облегчение наполнило глаза Дженсена, появилось и исчезло в мгновение ока, а затем он сухо кивнул, прочищая горло.

– Тогда лечись. Ешь свои овощи и прочее дерьмо, пока я не вернусь.

Он не дал Трею времени сделать еще один вульгарный жест, прежде чем схватил Коулмана за руку и яростно зашептал ему на ухо, а затем потащил к двери.

Коулман бросил на Трея последний взгляд, его лицо побледнело от того, что сказал Дженсен, прежде чем они оба исчезли, закрыв за собой дверь. А потом Трей снова остался один. И вместе с тишиной пришло сомнение, затем паника, затем гнев.

Он плюхнулся обратно на койку. Что, черт возьми, все это было? И что имел в виду Дженсен, когда сказал, что Коулман может что-то сделать? Что он шептал ему, что заставило его так побледнеть?

Все это выводило его из себя. Ему должно быть все равно. Его не должно было волновать, собирается ли Коулман сдать Дженсена или нет. Ему должно было быть все равно, куда они сейчас направляются, и он не должен был хотеть пойти с