когда глаза слипаются, а все, на что ты способен — это мечтать о подушке и кровати. Даже адреналин не справлялся, который по–хорошему должен был бы вырабатываться перед встречей с Фениксом.

Не справлялся до того, как я увидела дворец. До того, как оказалась в холле. До того, как меня провожали знакомыми коридорами к залу, где должен был проходить совет. Между прочим, через тот самый открытый коридор–перешеек, соединяющий части замка. С высоты которого отлично видно море и всю остальную красоту.

Люба, прибывшая со мной в качестве фрейлины (посовещавшись, мы с бабулей решили, что гордое одиночество мне не идет), многозначительно молчала и озиралась по сторонам. Так, будто соскучилась или просто пыталась вспомнить, куда идти. К счастью, вспоминать было не надо, нас провожали слуги. К еще большему счастью, Миранхард уже прибыл — мы столкнулись в той самой комнате, где прибывшим было положено отдыхать.

— Как же я рада вас видеть! — воскликнула я.

— Взаимно, — отозвался дракон с улыбкой.

— Невзаимно, — ответила Люба.

Драконова свита навострила уши.

— Какая у вас агрессивная фрейлина, — хмыкнул Дьелльский.

Агрессивная фрейлина аккуратно оттопырила средний палец и под взглядами присутствующих демонстративно прошествовала к столу, на котором расположились в вазах самые разные угощения. Я мысленно прикрыла глаза и поблагодарила всех, кого только можно, за то что в этом мире не понимают значения таких жестов.

— Простите ее, — тем не менее попросила Дьелльского. — Люба не в восторге от того, что ей придется остаться здесь.

— Почему?

— Выражаясь ее словами, «условное Средневековье простирается далеко за границами ее мечтаний».

— Возможно, ей просто стоит расширить границы? — с нескрываемым раздражением хмыкнул дракон.

Я посмотрела на него изумленно, но Миранхард тут же продолжил уже привычно спокойным тоном:

— Иначе ей тяжело придется.

Боюсь, тяжело придется окружающим.

Вслух я этого не сказала, но судя по тому, как все косились на заедающую стресс вынужденного переселения фрейлину, многие и так все поняли. Особенно Дьелльский, который многозначительно приподнял бровь.

Неизвестно куда нас бы завел этот разговор, если бы мы его продолжили, но появившийся слуга пригласил всех проследовать в зал, что мы и сделали. Оказавшись в просторном помещении, мигом напомнившем мне легенду про короля Артура, где, к тому же, располагался круглый стол, я подавила желание поступить как Люба. То есть начать озираться по сторонам.

Стула здесь было всего четыре, массивных, тяжелых, попробуй еще отодвинь такой, на каждой стене — за стульями висел флаг с гербом. Императорская семья: на черном полыхал звездным огнем феникс, семья драконов — темно–красный и пламя, рождающееся из дыхания мощного опасного зверя, темно–синий для игров, где в серебряном сиянии застыл получеловек–полузверь. Я помнила, что для игров их оборотничество — нечто гораздо большее, чем для драконов. То есть Миранхард, например, может становиться драконом, а может не становиться, игры так не могут, для них это часть жизни, объединение со своей звериной половиной, которой обязательно надо давать волю, это их природа. Возможно, именно поэтому оборот нашел отражение даже на гербе.

Правда, все мысли об играх вылетели из головы, когда я увидела флаг алых сирин. Алое пламя на белом, мощное, яркое, взлетающее ввысь прозрачной дымкой искристого флера. Символизирующей наш голос.

Этого здесь не должно было быть. Совершенно точно не должно, но оно было. По–хорошему, после того как алые сирин объявили себя Швейцарией, то есть отстранились от всего происходящего, для них здесь вообще места не было. Да и я, честно говоря, не ожидала, что здесь будет мой флаг.

— Миранхард. Арэа. Много наслышан, — вошедший мужчина, приблизившийся к нам, тоже был высоким. Темно–синяя форма и серебро погон однозначно говорили о том, кто передо мной. Исполняющий обязанности Лавэя, то есть временный правитель и представитель народа игров на совете.

В отличие от того, кто пытался меня похитить и получить мою магию для собственного безраздельного пользования, этот мужчина показался мне приятным. В нем чувствовалась сила: настоящая, не наносная ради бахвальства. Помимо прочего, он обладал выдающейся, холодной, но не отталкивающей внешностью — снежные, как у Виоргана, длинные волосы и две черные как смоль пряди, обрамляющие лицо.

— Эверлад Таахен, — представился он и добавил, подтверждая мою догадку: — Временно возглавляю правление кланов игров, до определяющего поединка.

— Очень приятно, — отозвалась я.

На этом наше знакомство и закончилось, потому что вошел император. Окинув взглядом присутствующих (по мне этот взгляд скользнул весьма поверхностно), он произнес:

— Прошу. Занимайте свои места.

На этот раз битвы за мой стул не было, его отодвинул Миранхард. По иронии судьбы я оказалась прямо напротив Феникса, так что не смотреть на него было физически невозможно. В любом случае, ему со мной самому это прекрасно удавалось, поэтому я решила, что буду тренироваться тоже.

Сердце, решившее устроить внеплановую кардиотренировку и заколотившееся безо всяких тренажеров, я успокоила несколькими глубокими вдохами и выдохами. Вот только когда его императорское величество заговорил, оно снова отправилось в свободное плавание, то есть заплясало с удвоенной силой.

— Я бы сказал, что рад собрать нас всех здесь, особенно в таком составе, — произнес Феникс, — если бы не обстоятельства. Документы, с которыми вы все уже имели возможность ознакомиться, перед вами. Это правдивая история исчезновения алых сирин, здесь же информация о передаче власти.

Перед нами действительно лежали толстенные стопочки бумаг и, честно говоря, я не представляла, кто это все хотел (а главное — мог) изучать.

— Сегодня нам с вами предстоит решить, кто станет императором Эверона, после этого я в течение суток сложу с себя полномочия и передам новому правителю. Начнем с вас, Надежда. Как пострадавшая сторона, вы имеете право первого голоса.

Ну вот, наконец–то он на меня посмотрел. И не просто посмотрел, а в глаза, как положено. В его взгляде была привычная ледяная отстраненность, никаких чувств, но я, наверное, теперь как никто другой его понимала. Насколько удобно и не сказать чтобы легко, но все же проще, прятать все свое отчаяние, всю свою боль за непроницаемой стеной безразличия и резкостью.

— Вы меня полностью устраиваете, — без малейшего промедления ответила я. — Я выбираю вас.

После чего в зале повисла глубокая и серьезная тишина.

Прозвучало двусмысленно, не скрою. Но я имела в виду только то, что имела, поэтому под пристальным взглядом императора уточнила:

— Я считаю, что вы как никто иной достойны правления, ваше величество. Не