— Девочку мою выкупите, милые. Выкупите, изведут ее поганые, маленькая совсем. Не дайте пропасть, Бога молить буду.

Она подхватила бадью, догнала подруг. Однако неправильное ее поведение было замечено: татарин, что стоял у сарая, поймал женщину за волосы, отволок в сторону, бросил на коновязь, принялся хлестать плетью. Когда устал — сорвал и без того драную одежду и дал пинка: чтобы спешила за водой.

— Когда же наконец стемнеет? — отвернулся к своей полусотне князь и снова рыкнул: — Ну чего вылупились? Отдыхайте!

Хорошо хоть, все холопы были либо корельские, либо поморянские. До них татары не доходили. Если бы кто среди рабынь родственницу узнал — драка началась бы непременно.

— Конязь Андрей? — сбоку заглянул круглолицый курносый татарин. — Хан Гиляз тебя к себе за стол зовет, поклониться велел.

В юрте было сумрачно и душно, хотя в очаге и не теплилось ни одного уголька. Пахло кислятиной — скорее всего, от большущей бочки, в которой пенилось что-то молочное. Едва Зверев переступил порог, как пригласивший его татарин зачерпнул медным ковшом этой белесой бражки, подал гостю. Андрей выпил. На вкус — обыкновенный кефир, хотя и с легкой горчинкой.

— Да пройдут твои годы в здравии, князь, — кивнул ему с небольшого возвышения Гиляз-бек. — Входи, садись к столу, угощайся. Почтенный Вырот-нукер обмолвился, ты о янычарах не меньше его ведаешь?

— Кто же про них не знает? — пожал плечами Андрей и сел к накрытому достархану напротив боярина, зачерпнул из ближней пиалы горсть орешков. — Прекрасное турецкое изобретение. Берете маленького мальчика, десять лет учите его воевать, после чего ставите в строй. Такой боец и вправду двух-трех западных воинов стоить будет. Да и предан до мозга костей, потому что никакого иного мнения и воспитания, кроме как полученного в казарме, знать не будет. Ну как ему предать султана, если про существование иных правителей он просто знать не будет? А самое удобное — так это то, что наследником янычара является сам султан. Посему этих храбрых воинов можно награждать со всей щедростью, не жалея серебра. Все равно оно в конце концов вернется в казну.

— Это я слышал, — кивнул хан. — Но Вырот-нукер сказывает, что воины сии набираются не из вольных храбрых народов, а покупаются где попало, что все это рабы.

— Мальчики покупаются, маленькие, — уточнил Зверев. — И воспитываются воинами.

— Вот в это я поверить никак не могу! — всплеснул руками Гиляз-бек. — Никак не могу! Раб не может стать воином. Никогда! Раб — это раб, животина трусливая и тупая. Как ее ни воспитывай, чему ни учи — ничего, кроме раба, из нее не получится… Курагу попробуй, княже. Очень мне эта нравится. И сладкая, и упругая, и с кислинкой. Бо часто нечто липкое и вязкое купцы привозят, в рот взять противно.

— Благодарю, уважаемый. — Зверев взял пальцами несколько рыжеватых прозрачных ломтиков, положил на язык.

— Ну как? Люблю я эту страсть! Иные мясо любят, другие орехи али рыбу, а я без кураги за стол никогда не сяду. Что за удовольствие без кураги? Али, поднеси нам еще кумыса. Видишь, у гостей во рту пересохло.

— Воспитание — великое дело, благородный Гиляз-бек, — поднял палец боярин. — Из ласкового щенка легко цепного пса вырастить можно, али трусливого пса бездомного, али помощника умелого при соколиной охоте. А какие сокола в Исфахане! Чудо, а не сокола! Они, хан, сами с собаками уговариваются, ровно язык общий имеют! Сокол ей куда бежать указывает, в какую сторону птицу выпугивать, куда к хозяину бежать!

— Нет, досточтимый, я про рабов султанских все же уяснить хочу, — не дал увести тему в сторону Гиляз-бек. — Коли ты верные слова сказываешь, так и я себе таких славных воинов заведу. Знаю, вот я что придумал! Али, приведи раба мелкого… Ну этого, кривого, что о прошлом годе Муслиму на ногу наступил. Веди его сюда. — Хан, послав с поручением слугу, поднял налитую кумысом пиалу: — За вас, гости мои дорогие! Давно столь интересной беседы я ни с кем не вел. Вот уж не думал, что среди русских тоже достойные мужи встречаются.

Князь и боярин переглянулись, но выпили. Андрей прихватил еще немного кураги, прожевал.

— Ты прав, Гиляз-бек. И вправду достойное лакомство. Хотя в сравнении с копченой пеструхой…

— Ты просто голоден, князь! — засмеялся хозяин. — Ничего, я слышу блеянье баранов и журчание крови. Скоро у нас будет много горячего вкусного мяса. А когда ты насытишься, то поймешь: баран нужен для наполнения желудка, а курага — для наслаждения ее вкусом.

В юрту влетел уже знакомый Звереву мальчишка, кувыркнулся на коврах, заелозил руками, поднялся на колени, пополз к Гиляз-беку:

— Прости, господин… Я не виноват, господин… Я ничего не делал, господин!

— Вы видите, почтенные? Разве из этого ничтожества может вырасти воин? Он не годен даже на шкуру для бубна! Но ради вас, уважая ваше мнение, я сделаю еще одну попытку. Али, дай ему нож. Тот, большой, для мяса.

Слуга кивнул, снял со стены ремень, на котором болтались кожаные ножны, вытащил из них тесак в половину локтя длиной и сунул его в руку раба.

— Я не виноват, господин!

— Слушай ты, поросячье дерьмо, — поморщился Гиляз-бек. — Я дозволяю тебе пользоваться этим ножом, как ты только сможешь. Теперь иди к очагу, Али перережет тебе там горло. И не запачкай мои ковры!

— За что? Как? — растерянно заметался мальчонка. — Я… Я ничего… Я ни в чем не виноват, господин!

На коленях он подполз совсем близко к хану, и тот пнул его ногой:

— Иди к очагу! Разве ты не слышал? Я велел зарезать тебя там!

Рука Зверева метнулась к рукояти сабли, но он вовремя остановился: нельзя! Если он не выполнит царского приказа, этого не сможет сделать уже никто. Сорок неопытных мальчишек не выдержат схватки с сотней крепких татарских воинов. Никак. Не выйдет ничего, кроме лишней крови. И своих ребят погубит, и этого не спасет, и дело важное испортит.

«Толерантность, — прошептал он вбитое с детства в голову волшебное слово. — Нужно проявить толерантность».

— Нож! — привстал со своего места Иван Григорьевич. — Нож возьми!

— Да, забери нож!? — Хан заметил, что мальчишка ухитрился выронить свое оружие. — И ступай к очагу!

— Прости меня, господин! — Слезы одна за другой катились из единственного глаза. — Прости!

— Иди к очагу! — повысил голос Гиляз-бек. Раб вздрогнул, привстал, отступил к темному холодному кострищу, с надеждой обернулся на русских гостей своего хозяина.

— Давай, держись, — одними губами произнес Зверев. — Отобьешься — выкуплю. Я тебя выкуплю. — И уже громче напомнил: — Нож!

— На колени вставай! — приказал Али. — Наклонись над углями.

Мальчик, закрыв глаз и что-то торопливо бормоча, оперся перед очагом на одно колено, другое, качнулся вперед.

— Нож! — одновременно напомнили оба гостя. Увы, косарь бесполезно болтался в руке жертвы.