– Чего ты хочешь? – спросила довольно спокойно Курделия.

– Всего, что мне причитается. – Кавберт показал Дебрену, чтобы тот сел. – Каменоломню. Война – отличная вещь, но меня, понимаешь, всегда тянуло камень крушить.

– Бери себе каменоломню, – пожала она плечами. – Как раз к камням-то меня не тянет. Я бы даже сказала, они мне отвратительны. Причины, полагаю, ясны.

– Насколько я понимаю, ты подпишешь соответствующий документ? – уточнил он. – Молодец, Курдя. Брат во Махрусе, у тебя в кармане чернильница, верно? – Зехений поспешно вытащил письменный прибор. – Прекрасно. Я знаю, что ты усиленно стараешься получить отдельный собственный акт дарения, так что…

– Неужто так голос по замку разносится? – равнодушно поинтересовался Дебрен. – Так вот почему ты босым ходишь?

– Береженого Бог бережет. – Кавберт глянул на ноги в одних портянках. – Только не думай, что я рассчитывал на случайность. Наверху у меня труба для подслушивания. Каждое ваше слово… Поэтому еще раз предупреждаю: никаких фокусов и фортелей. Это я тебе говорю, подрезанный. Если хочешь мою кузиночку оттрахать, так сиди спокойно на своем сидилазе и…

– Самолазе, – поправил Дебрен.

– Самотяге, – уточнил Зехений, раскрывая чернильницу и обмакивая гусиное перо в чернила.

– Само… – заикнулась Курделия, с отчаянием поглядывая на Вильбанда. Потом, уже твердо, на кузена. – А ты не вмешивай его в семейные проблемы. Он мне не муж и не жених, так что ни о каком траханье речи быть не…

– Не лги, Курдя. У меня труба. И глаза. На твое счастье, – добавил он со странной улыбкой. – Да-да, ты хорошо слышишь. Ты – моя родственница, вот я и подумал каким-то манером за этот акт, – он взглянул на рьяно пишущего монаха, – отблагодарить. И не знал как. Но подглядывал, подслушивал и теперь понял. Я тебе организую солидное траханье. – Ее лицо застыло. Он переждал немного и лишь потом ласково добавил: – Не бойся. С ним. Я добрый махрусианин, кровосмешение мне противно.

Дебрен подумал, что она выглядит несколько оглушенной, но явно не изумленной или запаниковавшей. Смущение, в которое переросло изумление, тоже было не более чем умеренным.

– Что ты собираешься делать? – спокойно спросила она. – Только не крути, Кавберт. Я тебя знаю. Я всегда видела, когда ты лжешь. И предупреждаю: я ничего не подпишу пока…

– Для начала сделаем то, что предлагает Дебрен. Траханье и процедура депетрификации. Надеюсь, это разрешит все наши проблемы. – Кавберт склонился над монахом, глянул ему через плечо. – Эй, это что такое?

– Серьезный акт требует пергамента, – спокойно объяснил Зехений, не переставая писать. – А поскольку у меня только один лист, то я решил одним махом…

– Одним махом – это я тебя… – Блондин замахнулся прикладом арбалета. – Посмотрите на него! С середины начал! Вот так поп затраханный!

– Не ведаешь, что говоришь, парень. Ты благодарить меня должен. Оказаться на одном акте дарения с Церковью – это все равно что жениться на дочери судьи. Можешь спокойно исками подтираться, никто у тебя дареного не отнимет.

– Но источник ты для себя уже выдрал, – угрюмо буркнул Кавберт, опуская арбалет. – Ну, что делать. Только кончай поскорее. Пергамент невелик, а мне нужно больше места, потому что и запись длиннее. – Он повернулся, взглянул на Вильбанда: – Я в трапезной видел скатерть. Поезжай и привези, подрезанный.

– Скатерть?

– Не глядеть же мне, как ты примешься задом махать над моей кузиной. Некрасиво, не говоря уж об эстетике. Калека с карлицей… Нет, холера! Как только здесь с делами покончу, надо будет заглянуть в бордель и наверстать упущенное, не хочу, чтобы воспоминания о ваших кувырканиях мне приятное портили. Ну, давай двигай. А инструменты, будь добр, вон туда. – Он указал на сарай у стены.

Вильбанд обвел взглядом всех, начиная с Курделии. Потом один за другим отбросил к воротам молоты, молотки, зубила, клещи и – в довершение – пару базальтовых грузиков. Проделал несколько неловких маневров и отъехал к дому.

– Ты тоже, кузиночка. Зеркальце, болты, самострел… Долой! Я вижу, что он разряжен, но оба мы знаем, что швыряться всякой всячиной ты большая мастерица. Меня не отбросишь, – удовлетворенно пошлепал он по капаку, – но шишки на лбу я тоже предпочитал бы избежать.

Она молча принялась поднимать и отбрасывать все, что лежало в пределах досягаемости. Даже красный шнур, сплетенный из платья и чулок, хоть для этого ей пришлось максимально вытянуть босую ногу и подтащить его к себе. Картинка была любопытная, и лишь спустя какое-то время Дебрен сообразил, что все потенциальные снаряды она отправила в угол двора при помощи рук. Более тяжелый самострел подтолкнула магией, но уже в полете. Незаметно.

Интересно. Впрочем, сама ситуация тоже была интересной.

– Пока его нет, – кивнул он на дом, – может, мы решили бы, что и как?

Все внимательно посмотрели на него. Даже Зехений. В глазах Курделии светилось больше чем внимание.

– Пока его нет? – сощурилась она.

Дебрен тут же осознал, что у него нет ни капака, ни даже власти в руках, чтобы смягчить возможное столкновение со стеной. Вся нижняя часть тела, начиная от паха, уже практически ничего не чувствовала.

– Я мало на что сейчас способен. – Он не смотрел на Курделию. Глядел исключительно на блондина. – Но если придется умирать, то кое-что еще сделать в силах. Ты дрался с теммозанцами, знаешь, что если человеку жизнь не дорога, а магии он чуточку нюхнул, то на прощание может так приперчить…

– А кто говорит о смерти? – Тон был беспечный, но слова вылетели слишком быстро, и Дебрен понял, что победил.

– Хочешь ее убить? – Он по-прежнему не смотрел на Курделию. – Дело ваше, нам это даже на руку, потому что нам платят за похороны. Но мы станем свидетелями.

– Зачем мне убивать сестренку? – Надо признать, что Кавберт не упирался как бык. Он сформулировал вопрос как логическую проблему, тут не было ничего общего с возмущением. – Ты же слышал: я буду на одном пергаменте с Церковью. Курделия подпишет акт добровольно. И в случае чего даже сама не сможет опротестовать.

– Акт, возможно, и не сможет, – согласился Дебрен. – Но если выживет, то вы не получите ни замка, ни имения Допшпик, которое в праве наследования котируется выше. Закон запрещает делить мануфактуру, так что каменоломню ты как старший получишь. Удебольд будет предоставлен твой милости. А при наследовании графского имущества вы можете вполне законно делить наследство. Один, скажем, получает мост, второй – остальное. Либо, – он красноречиво взглянул на Зехения, – один – источник, другой – все прочее. И никаких споров между братьями не будет.

Перо в руке монаха замерло, Зехений наморщил лоб, начал что-то лихорадочно соображать. Дебрен не вмешивался. Достаточно было только сомнений, чтобы пропорция три к двум сменилась на три к одному.

– Браво, – кисло усмехнулся Кавберт. – Быстро же ты кумекаешь. Так-то оно лучше. С умным договориться проще. Столовая на первом этаже, а этот уродец со своей тележкой управляется, поэтому скажу кратко: лучше, чтобы вы остались в живых и вспоминали о нашем приятном знакомстве. И Зехений, и ты. Ему для счастья достаточно воды, а поскольку у Церкви есть устоявшаяся традиция не совать палец между створками двери, то, насколько я понимаю, с этой проблемой мы покончили. Верно, брат? Что значит один преждевременный визит на небо по сравнению с опасностью, которую несут несколько тысяч других визитов? А то и миллионов… В конце концов, родник будет бить веками, и миллионы зачатий могут не состояться, если сегодня ты испортишь дело. – Зехений слегка приоткрыл рот, пораженный такой постановкой вопроса, затем обмакнул перо и принялся строчить в два раза быстрее. Светловолосый родственник удовлетворенно усмехнулся. – А что до тебя, чародей, так, во-первых, я удвою ставку. За похороны, разумеется. Во-вторых, позволю тебе пожизненно даром пользоваться нашей водой. Если твоя баба с грязными ногами не захочет их быстро и широко раздвигать, то стоит только черкануть мне несколько слов, и я пришлю тебе целый бочонок. Оплатишь только стоимость перевозки. А в-третьих, презентую тебе мозг Курделии. Мне известно, что чародеи за большие деньги приобретают мозги коллег, поскольку они вроде бы нужны им для углубления знаний.