Загрохотав подковами, лошади сорвались в галоп; в вечернем воздухе охристыми облаками клубилась пыль. В размеренном движении по имперскому тракту сразу же возникла сумятица. Нидры, запряженные в грузовые повозки, фыркали и от испуга жались к обочине. Погонщики сердито бранились, но их гортанные выкрики быстро сменялись возгласами благоговейного ужаса, когда мимо проносились невиданные четвероногие звери из варварского мира. Гонцы отпрыгивали в стороны, а в торговых караванах нарушался упорядоченный строй; возницы и приказчики, как и скромные землепашцы, разинув рты, провожали взглядами всадников.

— Ты никогда не выводил этих бестий за пределы поместья, — предположил Аракаси сдавленным голосом.

Привязанный за запястья к передней луке седла, а за лодыжки — к подпруге жеребца, он терпел мучительные неудобства, пытаясь сохранить осанку и видимость достоинства. Полы жреческой рясы трепыхались, как флаг, а качающееся кадило упрямо билось о ноги Мастера.

— Попытайся расслабиться, — посоветовал Хокану, желая как-то облегчить участь спутника. Сам он сидел в седле с видимой небрежностью; его темные волосы свободно развевались на ветру; поводья он крепко держал в руках. Он не производил впечатления человека, которому досаждают царапины и потертости в самых неупоминаемых местах. Если бы не беспокойство за жену, он мог бы позабавиться зрелищем суматохи, которую вызвало его появление на тракте.

— Откуда ты знаешь, что нужно начинать поиски именно в Кентосани? — спросил Хокану, направив лошадей в придорожный лесок, чтобы дать им передышку.

Мастер тайного знания вздохнул, оттолкнул кадило от усеянной синяками лодыжки и покосился на хозяина весьма красноречивым взглядом. Но в его голосе не слышалось никакого неудовольствия, когда он ответил:

— Священный Город — это единственное место в Империи, где уже поселились мидкемийцы, а приезжие из Турила и даже кочевники песчаных пустынь расхаживают в одеждах своих народностей. Я предполагаю, что наш торговец пряностями хотел вызвать подозрения, а потом замести следы, так чтобы мы его нашли, но не слишком скоро. Ибо, по-моему, он работал на какого-то хозяина, который дал ему инструкции насчет нашей госпожи, и этот хозяин, этот враг, не хочет уводить торговца от преследователей в безопасное место.

Мастер не стал упоминать о второй, более существенной догадке. Лучше не высказывать вслух свои предположения, пока они не подтвердятся.

Два человека ехали в молчании, под пологом широких крон деревьев уло. С ветвей вспархивали птицы, испуганные видом и запахом необычных существ. Лошади помахивали хвостами, отгоняя мух.

Сколь ни свободно держался Хокану в седле, на душе у него было скверно. За каждым поворотом дороги, под тенью каждого дерева ему мерещилась опасность. Его одолевали воспоминания: бледное лицо Мары на фоне подушек, ее пугающе неподвижные руки, лежащие поверх одеяла. И хотя Хокану часто укорял себя за то, что поддается бесплодной тревоге, над своими мыслями он был не властен. Он мог лишь погонять лошадей, чтобы Аракаси сумел быстрее исполнить свою миссию, и это сознание бередило душу Хокану, хотя внешне он являл собой образец воинской невозмутимости. Мастер был виртуозом разведки, присутствие спутника наверняка было для него обузой. И все-таки консорт Акомы понимал: если бы он остался дома, вид беспомощно лежащей Мары мог довести его до безумия. Он бы построил солдат и выступил в поход против Джиро, и будь проклят этот указ Ассамблеи! Он гневно нахмурился. Даже сейчас ему приходилось сдерживаться, чтобы не взмахнуть поводьями и не начать нахлестывать лошадей — дать выход внутренней ярости и сознанию вины… Ради этого он был готов загнать своих скакунов насмерть.

— Я рад, что ты со мной, — неожиданно признался Аракаси.

Хокану вырвался из плена тяжких раздумий и увидел, что к нему прикован загадочный взгляд Мастера. После нескольких секунд, наполненных шорохом ветра в ветвях, последовало объяснение.

— Когда мы вместе, — признался Аракаси, — я не могу позволить себе ни малейшей беспечности. — Поглощенный собственными невеселыми мыслями, Аракаси созерцал свои связанные руки. Он пошевелил пальцами, проверяя надежность узлов. — В моей жизни Мара занимает особое место. Такого чувства, как к ней, я никогда не испытывал по отношению к моему прежнему хозяину, даже когда весь его род был уничтожен врагами.

Хокану удивился:

— Я и не знал, что раньше ты служил в другом доме.

Словно осознав, что доверил спутнику важную тайну, Аракаси пожал плечами:

— Я начал создавать свою сеть, находясь на службе у властителя Тускаи.

— Ах вот как. — Хокану кивнул. Эта случайная обмолвка объясняла многое. — Значит, ты поступил на службу Акоме одновременно с Люджаном и другими серыми воинами?

Теперь уже кивнул Аракаси, подтверждая правильность догадки. Казалось, он пришел к некоему решению.

— Ты разделяешь ее мечты, — уверенно высказался он.

Хокану вздрогнул от неожиданности. Проницательность Мастера могла хоть кого смутить, однако он ответил:

— Я действительно хочу видеть Империю свободной от несправедливости, узаконенных убийств и рабства, если это то, что ты имеешь в виду.

Лошади медленно брели вдоль дороги. Показался очередной караван, в котором вид приближающихся лошадей породил неизбежную кутерьму. Возницы и погонщики громко перекликались и тыкали пальцами в сторону невиданных существ. Спокойный голос Аракаси с легкостью прорезался сквозь поднявшийся гвалт:

— Ее жизнь дороже обеих наших жизней. Если ты идешь вместе со мной, господин, то должен знать: я рискну твоей жизнью, как и своей, без колебаний.

Понимая, что Мастер говорит от сердца и при этом чувствует себя неловко из-за ненароком раскрытого секрета, Хокану никак не отозвался на предупреждение, а просто сказал:

— Пора опять припустить побыстрее.

Он ударил пятками по бокам своего жеребца и послал обоих скакунов в легкий галоп.

* * *

В дальних пригородах Кентосани, обиталищах бедноты, стоял смрад отбросов и нечистот. Аракаси и Хокану оставили лошадей в загоне постоялого двора, хозяин которого кланялся и заикался, уверяя, что недостоин чести присматривать за столь редкими животными. Когда пара приезжих удалилась, на лице хозяина был явственно написан страх, но из-за переполоха, поднявшегося среди его работников, на уход Мастера и консорта никто не обратил внимания. К ограде загона высыпали все постояльцы — и господа, и слуги; они с жадным любопытством глазели на мидкемийских лошадей, пока скотники, привыкшие обращаться с медлительными нидрами, пытались приспособиться к повадкам куда более резвых тварей.

По иронии судьбы, роли переменились: теперь Мастер тайного знания изображал главного, а Хокану, одетый лишь в набедренную повязку, разыгрывал из себя кающегося грешника, который сопровождает священнослужителя в качестве смиренного прислужника. Предполагалось, что он совершает это паломничество, дабы умилостивить божество, которое он якобы оскорбил.