же, Южная улица – не Невский проспект! Все друг друга знают, так что найти хозяев, у которых приезжий журналист снимал жилье, особого труда не составило.

Хозяйкой оказалась некто Куропаткина Аграфена Ивановна, девяносто восьмого года рождения (тысяча восемьсот!), колхозница, ныне – на пенсии.

– Двенадцать рублев плотят да-ак! – с порога пожаловалась бабуля. – Ишо дровишек из колхоза подкинут да ли – нет ли… Не зажируешь! Вот уголок и сдаю…

Бабулин «уголок» занимал полдома и имел отдельный вход.

– Ой, не любит жилец-то, чтоб к нему заходили. Я и кашу, и на ужин чего – всегда к себе зову… А недавно дак совсем осерчал, про чернила свои спрашивал – куда дела?

– Про какие чернила? – тут же уточнил Пенкин.

– Да он уж съезжать собирался… А я в Тянск, внучку нянчить! Внучка ить там у меня да-ак… Дочка, зять уважительный! Вот, прибраться зашла, гляжу, на комоде-то пузырек! Вот и взяла. Думаю, оставил, так и не нужно… А он потом возвернулся – что-то забыл. Сразу про чернила спросил! А я говорю – выкинула… Не осталось в пузырьке-то почти ничего, вот и выкинула… Да худые чернила-то – красные! Да вот…

Аграфена Ивановна достала из комода початую баночку красных чернил «Радуга» ценой семнадцать копеек.

– А что, ен натворил что-то? Такой мужчина приличный…

– Да ничего такого не натворил. Просто кое-что прихватил… случайно…

Тут же поручив Дорожкину составить протокол выемки, Пенкин продолжил беседу, выяснив, что журналист Левушкин (старушка звала его просто – жилец) останавливался у нее и раньше – прошлым летом – и нынче – в начале мая и в двадцатых числах июня…

– Так-так. – Тщательно осмотрев комнату жильца, Пенкин особо заинтересовался мусорным ведром… В коем обнаружился маленький кусочек синенького картона с оборванной циферкой «3».

– Ну вот вам и пленка на тридцать две единицы… – улыбнулся Сергей Петрович. – Еще одна косвенная улика. А давайте-ка сюда техника-криминалиста!

Дотошно обследовав комод, техник-криминалист Теркин обнаружил в нижнем ящике несколько прилипших волосков… Мертвых, от парика – экспертиза потом показала.

– Еще рожа у него была расцарапана, – уже прощаясь, вдруг вспомнила Куропаткина. – И синяк… На танцы сходил! А я ить ему говорила: наши-то ребята чужих не любят, отоварят в един миг. Так и вышло!

– Синяк… царапины… – задумчиво протянул следователь. – И у убитой, Федосеевой, – телесные повреждения. Похоже, там обоюдная драка была. На почве внезапно возникших неприязненных отношений…

– Вот он потому и на танцы! – Дорожкин всплеснул руками. – Специально в драку ввязался.

– Надо бы установить – с кем… И были ли еще до драки телесные повреждения на лице?

– Установим, – кивнув, спокойно сказал участковый. – Спросим. Озерск – не Москва.

Телесные повреждения до драки у журналиста имелись! Как его охарактеризовали – тот еще хлыщ! Прям нарывался, сам в драку полез! Вот и огреб… А как иначе? А к роже его особо не приглядывались… Хотя да – царапина на щеке была. Да и под левым глазом…

* * *

– Журналист… – пройдясь по кабинету, Алтуфьев посмотрел в окно. – Журналист… Только этого еще не хватало! А по уликам… по уликам – весьма-а-а… А что? Натянул парик – да по девочкам! И не узнает никто. Тем более не у себя дома… Хм… Что же ему, женщину, что ли, не найти? А бывает! И не так уж редко. Если застенчив человек, если… Потому и парик! Не только затем, чтобы не узнали… но и… получается – другая личность, альтер эго – второе «я». Доктор Хайд и мистер Джекил! Ну, это уж совсем шизофрения выходит…

С утра еще светило солнце, а вот сейчас, ближе к вечеру, небо затянуло тучами, вот-вот и дождь начнется.

Почесав подбородок, Алтуфьев посмотрел вниз, на оставленную у крыльца «Яву», рядом с которой сверкал хромом пижонский четыреста двенадцатый «Москвич» нового шефа.

Накрыть, что ли, чем-нибудь седло? Вдруг и вправду – дождь. Да, хорошо бы накрыть.

Кусок полиэтиленовой пленки всегда лежал в коляске «Явы», как раз на такой случай.

А и накрыть! Заодно заглянуть к Пенкину – что-то он не торопится с докладом. Или еще не приехал?

Алтуфьева еще вчера «подвинули» – выдворили из начальственного кабинета, в коем ушлый Христофоров уже затеял ремонт – «а то людям в глаза смотреть стыдно». Стыдно ему… Секретаря тоже выселили из приемной, и она сидела теперь в закутке рядом с кабинетом старшего следователя Воропаева. Воропаев сейчас находился в отпуске, и его кабинет временно занял шеф. На период ремонта.

– Ниночка, Пенкин не появлялся? – проходя мимо, справился Владимир Андреевич. – О! У вас прическа новая? Очень идет!

– Спаси-ибо!

Ну да, начес такой – модный! Еще и стрелки на глазах наведены… Но этой девушке шло все, и она это прекрасно знала.

– А Пенкин заходил, да… Как раз заглянул во время обеденного перерыва.

Женская половина прокуратуры, включая уборщицу, нынче на обед не ходила – караулила финские сапоги, что обещали «выкинуть» в расположенном на углу магазинчике «Современная обувь». Узнав о том от одной из своих многочисленных подружек, Ниночка еще с утра заняла очередь… Ну и всем рассказала…

Судя по стоявшей под столом коробке, сапоги она таки купила!

– Клевые сапоги! – перехватив любопытный взгляд, похвасталась секретарь. – Правда, не финские – югославские. Но они ведь ничуть не хуже!

Спрятав улыбку, Алтуфьев охотно поддакнул:

– Даже лучше!

– Вот и я говорю! – заулыбалась Ниночка. – Хотите померяю?

– Да как-то…

– Ну как хотите… А Пенкин в редакцию умотал – адрес спрашивал. Ну, это… «Рога и ко…»… Тьфу! «Серп и молот»…

– В редакцию?

Владимир Андреевич похолодел. Вот ведь прыткий! Мальчишка! Не наломал бы дров… А ведь наломает! Обязательно наломает…

– Но он перед этим еще в столовку собирался заглянуть.

– А в какую, не сказал случайно?

– Случайно сказал. В «Стройку». Он туда часто заходит – домой-то далековато. Говорит, там котлеты вкусные и компот.

«Стройкой» прозывали столовую строительного треста, располагавшуюся в старом городе, как раз недалеко от редакции районной многотиражки. От прокуратуры, конечно, не ближний свет, зато кормили там вкусно и недорого.

В столовку, значит…

Пока доберется, пока очередь отстоит, пока ест…

– Спасибо, Ниночка!

В три прыжка сбежав по лестнице вниз, Алтуфьев вскочил в седло, словно ДʹАртаньян на скакуна! Запустив двигатель, рванул с места… Хорошо, успел к столовке до дождя. Едва-едва…

Оставив «Яву» под раскидистой липой, Владимир Андреевич вбежал по бетонным ступенькам в столовку. В небольшом зале толпился народ, впрочем, очередь почти рассосалась, осталось лишь человек десять – обеденное время заканчивалось.

А где же, интересно… Неужели… Ага, вот он!

Пенкин сидел в уголке, вместе