Эпилог

Сейчас, заканчивая эту книгу, мне почему-то вспоминаются две истории…

Однажды, несколько лет назад, мне довелось присутствовать на лекции в Тартуском университете. Лекцию читал заезжий американский профессор, на английском языке. Лекция была о счастье – результаты большого кросскультурного исследования: как его ощущают люди в разных странах, с чем связано это самоощущение счастья и так далее. Исследование очень интересное. По его данным, Россия занимала на тот момент, если мне не изменяет память, где-то сороковое место по уровню субъективного ощущения счастья на душу населения и была последней или предпоследней в общем списке. Кстати, и по уровню «открытости», а также «социальной доброжелательности», вопреки нашим представлениям о самих себе, мы были на той же «почетной» замыкающей строчке.

Впрочем, я вспомнил об этом случае не из-за предмета лекции, но из-за атмосферы, которая царила в лекционном зале. Помню, как доклад подошел к концу, лектор сказал, что, мол, материал исчерпан, спасибо, теперь он готов ответить на вопросы слушателей. И я уже готов был встать и удалиться, как вдруг посыпались вопросы. Я не знаю, может быть, пятнадцать, двадцать вопросов! Вдумчивые, серьезные, где-то просто уточняющие, где-то провокационные. Сейчас на лекции философского факультета Университета в Петербурге (а где, казалось бы, еще говорить, как не на философском факультете?!) один или два вопроса лектору – это уже событие. А там в десять раз больше! Я смотрел на происходящее завороженно. Они обсуждали тему, они думали , они высказывались !

И вторая история. Мне довелось участвовать во время августовского путча 1991 года в обороне (если так можно выразиться, поскольку до боевых действий тогда, к великому счастью, не дошло) Мариинского дворца в Санкт-Петербурге – здания Ленсовета, оплота юной российской демократии. Сейчас все это уже воспринимается несколько иначе, нет былого восторга, понятны многие ошибки и заблуждения, но осталось главное ощущение. Не знаю, как это объяснить, как пересказать.

Очень хорошо помню и первый, и второй, и третий дни. В первый царила растерянность, какой-то истерический хаос. Помню написанные от руки плакаты, бутылки с зажигательной смесью. Помню третий день – это уже фактически было празднование победы. Глыбы бетона на подъезде к площади, десятки троллейбусов, которыми перегородили близлежащие улицы. Но более всего запал в память второй – самый страшный и напряженный день, точнее – вторая ночь… В город вот-вот должны были ввести танки.

Огромное, по всей площади, живое кольцо обороны – мужчины, женщины, даже дети. Тысячи и тысячи. И какое-то особенное, удивительное внутреннее спокойствие на лицах. Спокойные, уверенные, без всякой суеты и паники глаза, открытые, доброжелательные, просветленные лица. Я шел вдоль всего кольца, мимо этих людей, принявших решение защищать свою свободу чего бы им это ни стоило, но мирно рассевшихся на асфальте, словно бы они собрались на пикник, и вглядывался в их глаза… Вглядывался и не мог то ли понять, то ли поверить – в этом было что-то по-настоящему великое .

К чему эти истории?.. Просто когда я думаю о «мы», я вспоминаю о том живом кольце вокруг здания Ленсовета в 1991-м. А когда я думаю о том, чего нам не хватает, – я вспоминаю ту, в целом ничем не примечательную, лекцию в Тартуском университете, ту атмосферу заинтересованности, открытости и готовности высказываться. Мне кажется, нам надо поверить в себя и, главное, в тех, кто рядом, – поверить, что с ними можно говорить, общаться, что в них можно найти искренних, заинтересованных, понимающих и неравнодушных собеседников. И тогда все получится. У нас все получится.