Подобными соображениями можно объяснить отсутствие сведений о наследнике Джучи и в ряде западноевропейских сочинений. Например, имя Бату отсутствует в рассказе о путешествии Иоанна де Плано Карпини в «Хронике» Салимбене де Адама (XIII в.); в приведенном им письме великого хана Гуюка к папе римскому упомянуты имена только «Чингисхана», «Оходай-хана» и «Куюх-хана» [Салимбене 2004, с. 225-229]. Не встречаем мы имени Бату и в «Новой хронике» флорентийца Джованни Виллани (ок. 1284-1348), который целую главу своей хроники посвящает завоеванию монголами Венгрии и попытке их вторжения в Германию. Несомненно, в рамках глобальной картины мировой истории, которую он создавал, имя монгольского предводителя не имело особого значения. Из монгольских правителей у Виллани упомянут только «Кангиз» (Чингис-хан) и то потому, что флорентиец пользовался при описании деяний монголов хроникой Хайтона Армянского, да еще сослался на книгу Марко Поло [Виллани 1997, с. 124-125].

Гораздо более загадочным выглядит отсутствие сведений о Бату в сообщениях непосредственных участников событий, связанных с его западным походом.

Один из самых первых источников по истории похода на Запад — донесения венгерского доминиканца Юлиана, на которые мы уже неоднократно ссылались выше. Ни в первом из них, составленном со слов Юлиана братом Рихардом ок. 1235 г., ни во втором, которое составил сам брат Юлиан в 1237 г., нет ни слова о Бату, хотя доминиканец достаточно подробно сообщает о планах монголов по вторжению в Германию, об их военных действиях против булгар и мордвы и о сосредоточении монгольских войск у русских границ, причем с подробной диспозицией — где какая часть войск располагается и против кого намерена действовать. Но ни одного имени монгольских военачальников не упомянуто. Поименно Юлианом названы только «тот первый вождь, по имени Гургута, который начал эту войну» и «его сын Хан», который «живет в большом городе Орнах», то есть Чингис-хан и Угедэй [Юлиан 1996, с. 28]. Конечно, сам Юлиан не имел возможности увидеть Бату или кого-либо из его приближенных, но почему, находясь в его владениях, он ни разу не слышал его имени? Почему, говоря о походе монголов, он ни разу не упомянул имени верховного главнокомандующего? Допустим, во время составления первого донесения Юлиана, в 1235 г. предводитель монгольских войск еще не определился, но второе письмо относится уже ко времени весьма активных военных действий, в которых Бату играл значительную, можно сказать — ведущую роль. Предположим, что имена предводителей похода могли считаться в тот момент «закрытой информацией», но это противоречит чуть более поздним источникам. Например, русским летописцам или Рогерию, описывавшим события 1240-1242 гг., имена предводителей монгольских войск уже были хорошо известны.

Не меньшее недоумение вызывает отсутствие сведений Бату в нескольких документах, составленных непосредственно во время вторжения монголов в Европу. В первом из них — письме магистра ордена тамплиеров во Франции Понса де Обона французскому королю Людовику IX (ок. 1242 г.)—-достаточно подробно описаны детали монгольского вторжения в Польшу, включая битву при Лигнице и гибель великопольского князя Генриха Благочестивого. Как известно, Понс де Обон не являлся очевидцем этих событий и излагает их, «...как мы их слышали от братьев наших из Полонии, пришедших в капитул» [Савченко 1919, с. 2]. Учитывая это и то, что самого Бату в Польше не было, отсутствие упоминаний о нем вполне объяснимо, хотя и непонятно, почему в таком случае не упомянуты имена Орду и Байдара, командовавших монгольскими войсками в Польше.

Не упомянут Бату и в послании германскому королю Конраду IV, направленном в 1241 г. венгерским королем Белой IV, против которого Бату сражался у Шайо. Почему? Ведь Бату еще до сражения неоднократно направлял Беле послания — и великого хана, и свои собственные. Возможное объяснение отсутствия сведений о Бату в королевском послании позволяет найти его текст: «Ибо Он, по чьему приказанию управляется мир, из-за грехов людских, как мы твердо верим, допустил, что свирепые народы, называющие себя татарами, пришли с востока, как саранча из пустыни, и опустошили Великую Венгрию, Булгарию, Куманию и Россию, а также Польшу и Моравию... А так как мы сопротивлялись не без больших потерь в людях и имуществе, судьба была снова неблагосклонна к нам. Тот, к кому мы забросили якорь нашей надежды, заставил нас, из-за грехов наших, понести поражение» [Goeckenjan 1985]. Как видим, в письме ярко отражены традиционные для западноевропейского общества того времени апокалиптические мотивы, нашествие монголов рассматривалось как кара господня, а их войско сравнивалось с саранчой. Видимо, в глазах европейцев оно представляло собой безликую угрожающую толпу, в которой не имело смысла выявлять отдельных предводителей,

В еще одном документе — письме германского императора Фридриха II Гогенштауфена королю Англии Генриху III Плантагенету, дошедшем до нас в составе «Великой хроники» Матфея Парижского, имя Бату также отсутствует. Император ссылается на информацию, полученную от Стефана II, епископа Вацского, который был отправлен в Германию королем Белой IV. Благодаря сведениям венгерского прелата император сумел весьма подробно описать действия монголов — от разгрома кипчаков («куманов») и русских до вторжения в Польшу и Венгрию. В письме присутствует такая строка: «Однако он имеет повелителя, за которым следует, которому послушно повинуется и [которого] почитает и величает богом на земле» [Матфей Парижский 1997, с. 276]. Полагаю, имеется в виду именно Бату — речь идет о предводителе, за которым монголы следовали, а не о великом хане, находившемся в своей столице. Но имени «повелителя» Фридрих II все же не называет, хотя должен был бы узнать его от посланца венгерского короля, а уж тем более — если бы сам состоял с ним в «переписке», на которой настаивал Л. Н. Гумилев!

Аналогичным образом имя Бату отсутствует в письме Ивона из Нарбонны епископу Бордо (1243 г.), благодаря которому у нас есть сведения об англичанине, сражавшемся на стороне монгольских войск в Венгрии. Ивон, сообщая о монголах, лишь упоминает о «тартарских вождях», не называя ни одного имени. Правда, информация Ивона, вроде бы основанная на сообщениях представителя монгольского же войска, поразительно напоминает ужасные слухи, распространенные в Европе: что монголы уничтожают всех и вся на своем пути, пожирают трупы убитых врагов [Матфей Парижский 1997, с. 281; Кеrr 1811, сЬ. VI]... Поэтому можно предположить, что либо сведения пленного англичанина были дополнены самим автором письма, либо пленник выполнял поручение монголов, стремившихся как можно сильнее деморализовать врага, распространяя подобные слухи.

Наконец, еще одна загадка — отсутствие сведений о Бату в Лаврентьевской летописи. Нет, наследник Джучи в ней, безусловно, упоминается, но — только начиная с 1243 г., с поездки великого князя Ярослава Всеволодовича «к Батыеви». Между тем при описании событий 1237-1241 гг. имя Бату в этой летописи не встречается: речь идет исключительно о «Татарах»! Отметим, однако, что более поздние летописи, авторы которых опирались на летопись Лаврентия, уже содержат имя Бату и при описании нашествия на Русь. В них даже специальные разделы носят названия «Пленение царя Батыя» (Рогожский летописец), «О пленении Русскыа земля отъ Батиа» (Тверская летопись), «Батыева рать» (Московский летописный свод конца XV в.), «О Батыи» (Типографская летопись): в Лаврентьевской летописи отсутствует даже подобное заглавие. Это подтверждает мнение исследователей о том, что по распоряжению суздальского архиепископа Дионисия информация о походе Бату на Русь была заменена описанием батальных сцен более ранних периодов, и только вместо прежних этнонимов вставлялся новый — «Татары». Точно так же Троицкая и Новгородская первая летописи содержат первые упоминания о Бату тоже под 1243 г., хотя монгольскому нашествию 1237-1238 гг. в них отведено немало места.