Капитан Леннартссон с неодобрением посмотрел на полицейских, собравшихся на плацу перед Королевскими конюшнями на острове Святого Духа. Никакого порядка. Главное — кроме его подчиненных, полно пальтов. Пальты… хотя не так уж редко встречал он среди них бывших однополчан, все равно смотрел с презрением. Немного стыдился, но с другой стороны — основания были: он-то прекрасно знал, что эти несчастные инвалиды и до ранения были с гнильцой. Иначе не взялись бы за работу, от которой все шарахались, как от черной оспы. Его команда малость получше, хотя и про них можно много чего сказать. Критически оглядел обмундирование, оценил выправку — дурная армейская привычка, пора бы давно от нее избавиться. Детали, детали… нечего обращать внимание на детали, надо стараться видеть все в целом. Желательно через закопченное стекло, если найдется под рукой. Белые манжеты грязные и к тому же не застегнуты, солдаты используют их как носовые платки, в лучшем случае как перчатки. Тульи шляп мятые, плюмажи сильно поредели, на мундирах сальные пятна. Кому и знать, как не Леннартссону, — солдаты плевать хотели на устав, запрещающий носить обмундирование в неслужебное время. Приходят в кабаки после десяти и пьют задарма, угрожая хозяину протоколами и штрафами. Уже не в первый раз усилием воли заставил себя отказаться от инспекции оружия — Леннартссон был почти уверен, что их грозные шпаги насмерть приржавели к ножнам. Что, с другой стороны, и неплохо: не исключено, что какой-нибудь болван заколет случайного прохожего с пьяных глаз.

Таково его войско. Ничего не сделаешь. Все, что хочешь увидеть чистым сегодня, надо выстирать вчера.

Физиономии заспанные. Если один начинает зевать, к нему тут же присоединяются остальные. Леннартссону даже показалось, что зевота передается в определенном порядке: через второго на третьего. Удушливое облако перегара не оставляет никаких сомнений, чем они занимались ночью. Почти все в той тяжкой фазе, когда опьянение переходит в похмелье. Капитана всегда удивляла причудливая солдатская логика: если перекличка рано утром, лучше вообще не ложиться.

Похоже, лето уже сдает свои позиции. Хотя Леннартссон сам не раз проклинал изрядно надоевшую жару, лучше бы осень с ее дождями и ветрами повременила еще немного. Хоть пару дней. Но нет — с моря приближается гроза. Хорошо бы, она там и осталась, обрушила свой гнев на острова… вряд ли: то и дело вспыхивают зарницы, уже слышно ворчание грома, порывы ветра с воем огибают углы пакгаузов в гавани. К будке сторожа с незапамятных времен прибита еловая ветка, которую время от времени меняют. Принцип простой — при высокой влажности ветка намокает и опускается. Солдаты приписывают ей свойства оракула. Да он и сам редко начинает день, не поглядев на примитивный влагомер. Сегодня ветка изогнулась дугой и смотрит вниз, словно указывает начинающемуся дождю, куда ему лить воду.

Пора. Капитан поискал глазами унтер-офицеров и многозначительно кивнул. Молчаливый приказ понят: те захлопали в ладоши — кончайте болтовню, пора строиться. Перекличка много времени не заняла — записали отсутствующих, и Леннартссон отдал команду.

— Надеюсь, все понимают задачу. Две недели репетировали. А нынче уже не учения. Двое на посту, остальные прочесывают квартал. Подъезд за подъездом. Под лестницами, на площадках — везде. Прошли квартал — собрались на углу, поставили задачу: кто направо, кто налево. Пошли дальше. Брать всех; думаю, каждый из вас давно научился отличать порядочных людей от сброда. Если есть сомнения, все равно брать; там разберемся. Всех задержанных отсылать назад, линию не ломать, чтобы никто не просочился. Начинаем прямо сейчас, день еще толком не занялся, никто не ожидает. Чем светлее, тем они ловчее от вас улизнут. Желаю удачи. Сбор у шлюза.

Он картинно повернулся к ораве пальтов — те даже не подумали строиться.

— А вы… помогайте, чем можете. На что способны — то и делайте. Только на дороге не попадайтесь, иначе сами угодите в кутузку. Если и есть такой умник, что отличит вас от пьяного сброда, его долго придется искать. Вы уже и так еле на ногах стоите. А когда до Слюссена доползете, вас уж и не отличишь от уличной нечисти.

Сосиски прекрасно поняли шутку начальника и дружно заржали. Леннартссон повысил голос:

— Пора разобрать эту навозную кучу раз и навсегда. Дело нелегкое, но имейте в виду: во всем виновата нечисть, наводнившая наш город. Я на всякий случай реквизировал несколько тачек, если кто-то из них уже и идти сам не может. Если шалава не может идти сама, пусть другие ее волокут на тачке. Построились! — Дождался, пока сосиски выстроятся в более или менее ровную линию и скомандовал: — Начали!

Стража идет цепью от Рыцарского моста на западе до цоколя обещанной, но так и не поставленной покойным королем бронзовой статуи на востоке. Синяя волна движется от Дворцового взвоза и Корабельной набережной и растекается в сумятице мало похожих на одноименные созвездия кварталов Фаэтон, Пигмалион, Цефей и Кассиопея, в тесных переулках между Новыми улицами, Большой и Малой. Не прошло и пяти минут — первый улов. Женщина с маленькой дочерью спит в подъезде. Сцена довольно драматичная: мать, понимая, что ей не уйти, умоляет дочку бежать со всех ног — беги! беги! Но та, мало что понимая, оказывается в крепких и вовсе не отцовских объятиях полицейского. Добычу отсылают назад: определять их судьбу будут другие, у солдат на передовой более важные задачи. Скорее всего, мать отправят в Прядильный дом, а девочку — в приют. В сеннике — целая стайка жмущихся друг к другу босоногих беспризорников. Этих-то поймать не так легко. Все, кроме двоих, улизнули. Но пока сеть почти пуста. Все разочарованы, хотя надежда не пропала: надо дождаться, когда петля сойдется у Слюссена. С другой стороны, из разочарования прорастает злость — так бывает почти всегда. Особенно бесит наглость мальчишек — те скрываются в проходных дворах, да еще успевают спустить штаны и показать славным воинам голый зад. Очищен Фаэтон, на очереди Пигмалион. Спящие в подъездах и на лестничных клетках пускаются в долгие объяснения: один уронил ключи в канаву и ждет рассвета, другой — кузен из деревни, не хотел будить городских родственников, третий якобы поссорился с женой, с той самой, которая недавно клялась в верности в горе и радости, а теперь эта сучка ищет повод выпроводить законного мужа и сойтись с хахалем. Но не дело полицейских разбираться с этим враньем. Конечно, может, и есть в нем крупица правды, но отличить бездомного бродягу от приличного горожанина — что-что, а тут-то у них глаз набит. К тому же не так-то легко врать правдоподобно, когда тебя держат за шиворот и ноги чуть не болтаются в воздухе. Никто и не разбирается. Беднягу толкают в объятия второго звена, это их дело — вытрясать правду.

Облава мало что дала: слухи обогнали строй полицейских. Попрошайки и бродяги предупреждены, большинство успели скрыться по другую сторону Слюссена, на Сёдермальме. Кто там их найдет среди домиков, прилепившихся к горе, как пчелиные соты?

Дождь не прекращается, по-прежнему мелкий и колючий. К тому же ветер заметно усилился, с органным воем огибает углы домов и врывается в переулки. Те, кто проснулся от шума облавы, с ужасом вглядываются в нависшую над морем свинцовую с розовым подбоем тьму. Похоже, надвигается шторм.