рюмку к губам, зато урядник охотно пил рюмку за рюмкой. Завтрак продолжался около двух часов.

Урядник много рассказывал об условиях, господствующих в его округе. Он ругал якутов, которые приняли православие, но по-прежнему оставались язычниками и не хотели подчиняться царским чиновникам, жаловался на конфликты со ссыльными, работающими на золотых приисках, и обвинял местные власти в плохом исполнении своих обязанностей.

В конце концов Вильмовский взглянул на часы.

— Уже поздно, а меня ждет конвой в лагере под городом. Еще сегодня или в крайнем случае завтра с утра мне надо ехать дальше. Я хочу вернуться на юг еще до первого снега, — сказал он, прерывая красноречие подвыпившего полицейского.

— Понимаю, понимаю, уже вчера ночью у нас был заморозок, — заметил урядник.

— Находясь здесь проездом, я хотел бы при случае закончить еще одно служебное дело, — сказал Вильмовский. — В Алдане находится ссыльный, которого я должен дополнительно допросить.

— Вот как? — удивился урядник. — Кто это, если не секрет?

— Да так, один поляк, присланный сюда из Нерчинска. Говорят, он работает в фактории Нашкина.

— Как его фамилия?

— Збигнев Карский, — кратко ответил Вильмовский.

На лице урядника появилось выражение сосредоточенности, будто он что-то вспоминал.

— Сейчас-сейчас, это тот, который собирался бежать? — спросил он минуту спустя.

— Да, видимо, именно он, — сказал Вильмовский. — Ведь это я раскрыл его намерения…

— Как же-с, помню, помню. Ведь я лично читал ваш рапорт, подшитый к бумагам ссыльного. Это вы подчеркнули красным карандашом: «Опасный преступник, отмечаться через каждые три дня».

— У вас хорошая память, — осторожно похвалил Вильмовский. — Это ценное качество; я вижу, что награда вами вполне заслужена…

Довольный урядник вдруг обеспокоился.

— Этот допрос имеет важное значение? — спросил он.

— Может быть, важное, а может быть, и нет. Дело касается кого-то другого.

— Не знаю, успеете ли вы, — опечалился урядник. — Он, правда, здесь, но, пожалуй, это его последние минуты… Лечил его наш фельдшер, говорят, что и шаман приходил, но никто ему не помог. Он умирает, а может быть, уже умер этой ночью. Несколько дней тому назад Нашкин прислал сюда кого-то для упорядочения дел фактории.

Чтобы не выдать охватившей его дрожи, Вильмовский крепко ухватился руками за стол. Он не мог произнести ни слова. Это было весьма печальное известие. К счастью, урядник в этот момент разливал в рюмки сладкую настойку и не заметил бледности, покрывшей лицо его собеседника.

Вильмовский взял рюмку и опрокинул ее в рот.

— Что ж, у нас будет меньше хлопот, — буркнул он.

— Я сейчас пошлю в участок, — сказал урядник. — Мы узнаем, можно ли допросить ссыльного.

— Где живет ссыльный? — спросил Вильмовский.

— В пригороде, не больше четверти часа ходьбы отсюда.

— В таком случае я сам пройду к нему с вашим человеком.

— Я пойду с вами, — предложил урядник.

— Нет-нет, зачем же, я и так отнял у вас множество драгоценного времени, — возразил Вильмовский. — А после я посещу вас в вашей канцелярии и расскажу о том, что увидел.

— Как вам будет угодно! Значит, встретимся в участке, а потом будьте любезны ко мне на обед. Прошу не возражать, это большая честь и удовольствие для нас. Ольга, Ольга! Пошли Марусю в участок, пусть сейчас же придет Сашка!

Вильмовский сидел как на раскаленных угольях. Он притворялся, что слушает болтовню урядника, который, подвыпив, расстегнул мундир и стал весьма разговорчив. А Вильмовский неотступно думал об умирающем ссыльном. Что за печальная судьба! Столько труда, столько жертв, и все напрасно. Збышек умирает… Вильмовский хотел теперь увидеть его, хотя бы на короткий миг, утешить, обнять. Какое же одиночество стало уделом Збышека в этой суровой, почти безлюдной стране!

В сенях послышались тяжелые шаги Сашки — высокого бородатого полицейского. Вильмовский надел полушубок. Урядник передал городового в распоряжение влиятельного «сослуживца» и еще раз обязал гостя принять приглашение на обед. Наконец Вильмовский очутился на улице. Городовой, придерживая саблю на боку, услужливо повел Вильмовского в пригород, где в стороне от других стоял небольшой домик.

— Это здесь, — сказал городовой. — Я войду первым, ваше высокоблагородие! Прошу осторожнее, притолока низкая.

Городовой открыл дверь. Они очутились в небольшом коридоре. Городовой постучал в следующую дверь. Не ожидая приглашения, широко ее открыл. Сердце у Вильмовского билось учащенно. В маленькой полутемной комнате он сразу же заметил в углу кровать, на которой лежал человек. На краю кровати сидела молодая девушка. На небольшом столе в подсвечнике горела свеча, бросая желтоватые блики на убогую обстановку комнаты.

Городовой наклонился, чтобы не удариться головой о притолоку двери. За ним последовал Вильмовский.

— Как ваше здоровье? — спросил городовой. — Ого, вы опять здесь! — обратился он к девушке.

— Тише! Он умирает… — ответила девушка, красноречивым жестом прикладывая палец к губам.

— Воля Божья, — буркнул городовой. — Что поделаешь!.. А я к вам привел гостя по казенному делу…

— Спасибо, друг, ты свое сделал, возвращайся в участок, — сказал Вильмовский. — Скажи уряднику, что я скоро там буду.

Городовой откозырял, стукнул каблуками и вышел, закрывая за собой дверь.

Вильмовский долго стоял молча. Его глаза постепенно привыкали к царившему в комнате полумраку. Ссыльный лежал с закрытыми глазами. На его худое, бледное лицо падала тень от длинных ресниц. Под одеялом рисовались контуры истощенного тела. Вильмовский молчал. Волнение сжало ему горло так, что он не мог сказать ни слова. Впрочем, он не знал девушки, сидевшей у постели больного, и боялся показать, что он заинтересован в судьбе Збышека. Девушка тоже подозрительно смотрела на Вильмовского. В конце концов она привстала и спросила:

— Кто вы и что вам здесь надо? Могли бы позволить ему хотя бы умереть спокойно…

Холодный тон девушки отрезвил Вильмовского. Он глубоко вздохнул и тихо спросил:

— Неужели нет надежды?

— Вы же видите…

— А он… в сознании? С ним можно говорить?

— Что вам от него надо?

— Я чиновник для особых поручений. Мне надо лично поговорить с Карским. Вы можете оставить нас одних. Моя фамилия… Павлов…

Девушка подбежала к нему. Расширенными от изумления глазами посмотрела в лицо Вильмовскому, потом отступила к стене, судорожно сжимая руки на груди. Ее худые плечики затряслись от рыданий. Из глаз потекли слезы. Сдерживая их, она стала шептать:

— Збышек. Збышек, посмотри на него… посмотри!

Ссыльный открыл глаза. Стал напряженно искать лицо гостя. Вильмовский шаг за шагом стал подходить к кровати больного. Остановился рядом с кроватью и медленно снял меховую шапку с головы. Несчастный ссыльной вперил в него глаза. Словно в полусне, он приподнялся на локтях и с усилием сел.

Вдруг Збышек сдавленно крикнул:

— Дядя!..

Плача, как ребенок, больной обнял Вильмовского за шею.