основаниях. Да, можно обладать странной внешностью, изучать шарлатанскую литературу, можно, в конце концов, даже бросить влюбленный взгляд на привлекательную девушку, но при том не быть человеком, опасным для общества.

Эти мысли служат доказательством того, что даже в такой момент я старалась быть как можно более беспристрастной и меньше всего желала оценивать Октавиуса Гастера хоть сколько-нибудь предвзято.

V

— А что, друзья, не устроить ли нам сегодня небольшой пикник? — спросил однажды утром лейтенант Дэйсби.

— Отличная идея! — дружно согласились мы.

— Вы, конечно, знаете, что уж для Тревора-то во всяком случае каникулы подходят к концу и беззаботная студенческая жизнь — тоже. Поэтому надо постараться, чтобы за оставшийся минимум времени он получил максимум удовольствия.

— И что же у вас в Англии называется «пикником»? — поинтересовался доктор Гастер.

— Это одна из наших национальных форм увеселения. Думаю, вам будет интересно с ней познакомиться, — ответил Чарли. — Пикником мы называем небольшое, но приятное времяпровождение на лоне природы.

— А, понятно, — кивнул швед. — Согласен, это и в самом деле можно назвать формой увеселения.

— Тут вокруг с добрых полдюжины мест, куда можно отправиться для пикника, — продолжал лейтенант. — Крайне живописные уголки с не менее живописными названиями: Прыжок Влюбленных, Черный Бублик, Руины Пивного аббатства…

— Рекомендовал бы последний из них, — вмешался Чарли. — Романтические старинные развалины — что может быть лучше для пикника?

— Ладно, принято. А долго туда добираться?

— Шесть миль, — пояснил Тревор.

— Это если напрямик. А по дороге — семь, — поправил полковник, которого армия приучила к абсолютной точности. — Мы с миссис Андервуд, пожалуй, останемся дома: не будем портить вам, молодежи, удовольствие. А раз так, то вы все свободно уместитесь в коляску. Кто будет на ко́злах, определяйте сами.

Нет необходимости объяснять, что это предложение было встречено всеобщими аплодисментами.

— Ладно, — сказал Чарли, поднимаясь. — Значит, экипаж будет готов через полчаса. Поэтому не станем терять время. Что нам нужно? Лососина, салат, яйца, вода для чая — ого, немало! Я берусь организовать напитки. А ты, Лотти?

— Я займусь посудой.

— Я — рыбой, — сказал лейтенант.

— А я — овощами, — подала голос Фанни.

— Ну а вы, Гастер, какое амплуа себе изберете? — спросил Чарли.

— По правде сказать, — мелодично, нараспев проговорил швед, — выбор у меня невелик. Наверно, сперва я помогу дамам, а потом сумею оказаться полезным вам в приготовлении того, что на территории Англии называется салатом.

— Отличный выбор. Особенно во втором случае, — согласилась я.

— Что вы сказали? — переспросил Гастер, поворачиваясь ко мне и краснея до корней волос. — А! Да, вы, конечно, правы. Ха-ха. Хорошо сказано!

Натужно засмеявшись, он быстро вышел из комнаты.

— Слушай, Лотти, — с упреком произнес мой жених. — Ты ведь и вправду обидела его!

— Честное слово, я не нарочно. Если настаиваешь, пойду и скажу ему это.

— Ха! Вот это уже лишнее, — вмешался Дэйсби. — Не расклеится. И вообще обладателям таких физиономий не подобает быть настолько обидчивыми…

Я действительно не имела ни малейшего намерения оскорбить Октавиуса Гастера. Но в какой-то момент мне самой сделалось странно: отчего я так злюсь на себя за это? Уложив в корзинку всю посуду, необходимую для пикника, я увидела, что все остальные еще не справились со своей долей работы. Значит, у меня выдался свободный момент — и он показался как раз подходящим для того, чтобы принести Гастеру извинения. Не сказав никому ни слова, я быстро выскользнула в коридор и вскоре очутилась у входа в комнату, отведенную нашему гостю. Дверь ее была приоткрыта. Легкость ли моих шагов тому причиной или пышность ковров Тойнби-холла, но Гастер не заметил моего присутствия.

Я подошла ближе и заглянула внутрь.

Доктор Гастер, стоя посреди комнаты, читал газетную вырезку. В позе его было что-то настолько странное, что от удивления я буквально замерла на месте.

По-видимому, содержание вырезки чрезвычайно забавляло шведа. Но его веселость и была той странностью, причем странностью жутковатой: все тело тряслось в приступах смеха, однако с губ не срывалось ни звука.

На лице, которое я видела в профиль, застыло выражение… Вряд ли я смогу его описать. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть за всю жизнь. Больше всего это напоминало дикарский восторг.

В ту самую секунду, когда я собиралась сделать еще один шаг и постучать в створку раскрытой двери, Гастер снова содрогнулся всем телом и бросил заметку на стол. А затем быстро вышел из комнаты через другую дверь, ведшую в бильярдную.

Когда шаги его затихли вдали, я снова заглянула в комнату.

Что именно могло вызвать такое веселье у столь серьезного, даже откровенно мрачного человека? Это, вне всяких сомнений, должен быть какой-нибудь подлинный шедевр юмора.

На свете очень мало женщин, у которых в таком случае любопытство не возобладает над правилами приличия. Внимательно оглядевшись по сторонам и убедившись, что в коридоре никого нет, я скользнула в комнату и взяла со стола заметку. Это была вырезка из какой-то английской газеты, причем довольно старая. Похоже, ее долго хранили в сложенном виде и, наверное, не раз перечитывали: листок был сильно потерт, некоторые строчки удавалось разобрать только с большим трудом.

Однако текст отнюдь не настраивал на юмористический лад. Воспроизвожу его по памяти:

ВНЕЗАПНАЯ СМЕРТЬ В ЛОНДОНСКОМ ПОРТУ

Вчера утром, во вторник, капитан шведского парохода «Хельга» из Тромсберга обнаружен в своей каюте мертвым. По имеющимся в редакции сведениям, покойный отличался в высшей степени буйным характером. Уже в ходе рейса у него случались неоднократные стычки, в частности с судовым врачом. Непосредственно перед трагическим инцидентом одна из таких стычек достигла крайней остроты: капитан обвинил медика в некромантии и дьяволопоклонничестве — и тому, чтобы избежать физической расправы, пришлось в прямом смысле слова спасаться бегством. Вскоре после этого стюард, войдя в каюту своего хозяина, обнаружил последнего бездыханным. Его смерть, по-видимому, объясняется сердечным приступом, происшедшим в результате вспышки необузданного гнева.

Сегодня будет произведен допрос команды.

Пораженная до глубины души, испытывая чувство, близкое к омерзению, я поспешила спуститься вниз. Тем не менее, если вы подумаете, что в мою душу уже тогда закрались те мрачные предположения, которое живут в ней теперь, вы ошибаетесь. Я продолжала смотреть на Гастера как на человека-загадку, одновременно и притягательную, и отталкивающую.

Пикник проходил весело, и мне показалось, что швед уже забыл о моей неудачной шутке. Он был по своему обыкновению мил и любезен, а приготовленный им салат мы единогласно провозгласили шедевром кулинарного искусства. Кроме того, Гастер оказался неистощимым кладезем различных (не только шведских) легенд, песен и баллад.

Не помню, кто