Но действительно ли невиновность Брауна доказана?

Нет. Доказана лишь несостоятельность свидетельства, на котором полиция и прокурор опрометчиво построили обвинение. Доказано не то, что Браун не убивал, а только то, что слова Уильямса — не доказательство. Браун вполне может быть убийцей Смита. Но даже если это так и он будет когда-нибудь изобличен в этом убийстве, показания Уильямса все равно останутся ложными.

Какое все это имеет отношение к вопросу о боге и теории Дарвина?

Самое прямое. Точно так же предложенный Дарвином механизм эволюции не доказывает отсутствия бога, но полностью опровергает одно из самых популярных «доказательств» его существования — так называемый «аргумент часовщика». (Это название восходит к книге английского богослова Уильяма Пейли «Естественная теология», вышедшей в 1802 году, но сам аргумент известен еще с глубокого средневековья; да и позже немало людей, размышлявших над происхождением живых форм, сформулировали его самостоятельно, ничего не зная о книге Пейли.) Суть его состоит в том, что части тела любого живого существа и протекающие в нем физиологические процессы поразительно тонко и точно «подогнаны» друг к другу, а весь организм — к условиям своего обитания и к тому образу жизни, который он ведет. Невозможно представить, чтобы столь тонкая и точная настройка — своя для каждого из миллионов ныне живущих видов — возникла случайно, в результате не направленных ни к какой цели физико-химических процессов. Следовательно (по мнению преподобного Пейли и его бесчисленных единомышленников) это неопровержимо свидетельствует о существовании некоего разумного начала, создавшего и устроившего мир живых существ столь совершенным образом — «там, где есть часы, должен существовать и часовщик, который их сделал».

Надо сказать, что еще до выхода «Происхождения видов» и утверждения в образованном обществе эволюционных взглядов многие продвинутые богословы стали избегать упоминаний об «аргументе часовщика». Во-первых, если не останавливаться на выводе, сделанном Пейли, а попытаться подумать чуточку дальше, этот аргумент приводит к явному абсурду. В самом деле, допустим, что часы слишком сложны, чтобы возникнуть самопроизвольно — и значит, их должен был создать часовщик. Часовщик — система гораздо более сложная, чем часы — что, по мнению Пейли, доказывает, что он тем более не мог возникнуть сам собой; что его создал Великий Часовщик — бог-творец. Но тогда придется предположить, что этот Создатель сам как минимум настолько же сложнее человека, насколько человек сложнее часового механизма. И ему самому, чтобы существовать, требуется кто-то, кто его сотворил — какой-то Сверхсоздатель, «творец второго порядка». Который опять-таки неизбежно должен быть сложнее своего создания… и так без конца. Избежать этого опрокидывания в бесконечность (которое не только абсурдно в логическом отношении, но и, между прочим, с точки зрения любой монотеистической религии представляет собой явную ересь) можно только допустив, что даже очень сложная система не обязательно должна быть создана целенаправленными действиями более сложной системы. То есть признав неверность «аргумента часовщика».

Во-вторых, «аргумент часовщика» неизбежно порождает неприятную этическую проблему. Если приспособленность всех живых существ к их образу жизни — это результат воплощения замысла Творца, то значит, этот замысел требует, чтобы хищники убивали своих жертв, а паразиты — питались соками и тканями своих хозяев, выедая их изнутри. Хуже того: получается, что этот Творец дал хищникам средства для нападения, а жертвам — средства для защиты или спасения иным образом. Милостью Творца блоха может жить в шерсти грызуна и питаться его кровью (и не может питаться ничем другим). Милостью Творца чумная палочка может размножаться в пищеварительном тракте блохи и закупоривать ей пищевод — что обрекает блоху на скорую мучительную смерть, но до того заставляет непрерывно кусаться и активно скакать, обеспечивая чумной палочке перенос с одного хозяина на другого. Милостью Творца грызуны (как и другие млекопитающие) обладают сложной и совершенной системой адаптивного иммунитета, предотвращающей размножение в их организме вредоносных микробов — но его же милостью чумная палочка снабжена приспособлениями, позволяющими преодолеть эту защиту[144]. То есть если додумать «аргумент часовщика» до конца, получается, что Творец несет прямую моральную ответственность за всю жестокость, творящуюся и творившуюся на протяжении сотен миллионов лет в живой природе! Такая хула на бога может покоробить и закоренелого атеиста[145].

Тем не менее эти трудности не опровергали «аргумент часовщика» по существу. В самом деле, если живые организмы не сотворены разумным началом, то как они могли возникнуть? Не в результате же случайной игры слепых природных сил, хаотической броуновской пляски молекул? Правда, как мы уже упоминали в главе 3, некоторые материалисты XVIII века всерьез утверждали именно это — но поверить в такое было, пожалуй, не легче, чем в бесконечную «матрешку» из всемогущих творцов. А третьего, казалось, не дано: целенаправленное творение либо случайное совпадение. Что же еще-то может быть?

Конкретным ответом на этот риторический вопрос и стала теория Дарвина, предложившая механизм, не включающий ни разумного начала, ни невероятного совпадения случайностей. Механизм, позволяющий формирование сколь угодно сложных и совершенных структур без какой-либо заранее заданной цели. Неважно даже, так или не так возникали в действительности те или иные живые формы, — уже сама логическая возможность дарвиновского механизма непоправимо рушила исходную посылку в рассуждениях Пейли. После Дарвина представить себе самопроизвольное, не направляемое ничьей разумной волей возникновение тончайшей взаимной согласованности всех частей живой природы уже не было невозможно. Более того — теория Дарвина объясняла эту согласованность гораздо лучше, чем теория разумного творения: структуры, которые в теории творения выглядели «работой пьяного сантехника» (см. выше), в свете дарвиновской теории оказываются вполне логичными и естественными. Приспособления к хищничеству или паразитизму объясняются с тех же позиций (и так же просто и убедительно), что и все прочие приспособления; не нуждается ни в каких дополнительных предположениях и наличие у жертв средств защиты, неравномерность их распространения и их неабсолютная эффективность. Но даже если бы модель Дарвина не обладала всеми этими достоинствами — уже один факт ее существования и логической непротиворечивости делал бы «аргумент часовщика» совершенно несостоятельным.