— Сразу видно, сто пятьдесят девятая статья.

— Как узнали? — спросили из толпы.

— А что там знать? Четыре глаза и чешет, как по-написанному, значит, всю жизнь этим занимался. Значит, аферист.

— Понаехали хрен знает с каких местов. Они же прописаны на краю мира. Дальше пропасть. Все эти молдаване, хохлы, таджики.

— Руки обрублю по майку, а ноги по трусы.

Конфуций. Некто спросил: «Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?» Учитель сказал: «А чем же тогда платить за добро? За зло нужно платить по справедливости».

Фамилия его была Сувака. Куда Сувака? Для чего Сувака? Зачем Сувака? Сидел по сто тридцать первой статье (изнасилование).

17 марта. По телефону узнаю: у жены воспалилась щитовидка. Господи, пронеси. Когда это все закончится? Ребенка мутит. Парень с юмором. Мозги работают. Самое время заняться его воспитанием. Карма у меня такая, что ли?

22 марта. Медленно и методично вводят режим. Вот уроды, прости господи, эти покойнички, жили как уроды, померли как уроды и своей смертью еще и гадость сотворили. Из-за них и вводят режим. Господи, ну, почему в России столько уродов?

Художник поделился своей историей.

— Главное, как хорошо начал: давай, говорит, старый, сделаем тебе посылочку. У тебя же ничего нет. Давай, говорю, а сам чуть не прослезился от умиления. Давай, говорит, эту посылочку сделаем так, чтобы все было по уму. Вещи отдельно, мыльно-рыльные отдельно. Нет же у тебя мыльно-рыльных? Да так, говорю, чуть-чуть осталось. Вот, говорит, пасту там, зубные щетки, кремчики разные… Я чуть уже не плачу. Да, говорю, хорошо бы! Вот-вот, закажем по уму, вещает хлопчик, и так все продумаем, с подстраховкой, что тебе не подойдет, то возьму я. Я, дурак старый, гривой киваю, мол, истину глаголешь, дитятко, на тебя, сынок, вся надежда осталась. Все для тебя сделаю, картины любые нарисую. Вот-вот, старый, ласково так говорит сыночек, будь он неладен, — две на холсте и две на оргалите. А меня от умиления уже понесло. Я ведь могу и иконы на холсте, и на дереве, и шкатулки, и резьбу всякую, шахматы, нарды там. В общем, понесло меня так, что все затронул, все стороны своего творчества, хорошо, про ювелирку, ну, что ее могу тоже делать, не успел рассказать. Просто не успел эту грань своего творчества затронуть. Господь отвел.

Вот, вот, старый, говорит, ласковый мой, и иконы тогда с тебя на дереве. А это представляешь, какая работа? И шкатулок парочку, и нарды — только хорошие. Можешь? Могу, чуть не кричу от умиления. А шахматы резные потянешь? А я, как осел ушами трясу и вторю ему: потяну, говорю, ох, потяну. Ну вот и ладно. Полагаю, за месяц справишься? А мы тебе посылочку и вещички: кроссовки там, ремешки и прочее. У тебя размер какой? Сороковой, говорю. Вот кроссовки модные сорокового размера сделаем. Да не надо мне модных, мне бы простенькие. Ну не надо, так не надо. И шнурки тебе какие? Какие там шнурки? На кой мне здесь шнурки? Вот и хорошо, без шнурков обойдемся. Не надо, так не надо. И треники тебе соорудим знатные, «адидас» там или «пума». Да мне бы штаны обыкновенные, то есть, говорит, «пума» не нужна? Мне бы штаны. Вот и хорошо, не нужно и не нужно. Обойдемся, значит, без «пумы». И одеколон тебе сделаю, «Экстрим», для молодежи. Модно, запах обалденный. Впрочем, зачем тебе «Экстрим»? Я его лучше себе возьму. Тем более выпьешь ты его еще, не дай бог, да и не положено в зоне одеколон. Короче, «Экстрим» беру себе, а тебе щетку зубную и пасту «Колгейт». Хотя и зубов у тебя нет, все потерял. Значит, мне «Колгейт», а тебе «Фтородент». Мировая паста, отечественная. Ты же любишь отечество. Да, как сказать, говорю. Не очень. Посадило оно меня. Хорошо говорит, обойдемся «Поморином». Так и решим, «Поморин» и щетку. Теперь с ремнем, я вот думаю, говорит эта молодая бестия, на кой черт тебе ремень? Штанов все равно нет, даже спортивных. Одни положняковые, зековские, форменные, а к ним ремень как ослу седло, не нужен он тебе. Салфетки для лица ароматные тоже тебе не нужны. Какие салфетки при таком лице? Для такой заточки нужен наждак и хозяйственное мыло. Но вот если ими воспользоваться, салфетками то есть, морду протереть и положить уже использованные в пакет с одеждой, то запах они дают обалденный. Ноу-хау. Так и решим, я, когда ими воспользуюсь, тебе буду отдавать, пользоваться. Я ему: нету у меня вещей и класть не во что. Тогда, говорит, в ботинки, ботинки есть? Есть, говорю, форменные, из кирзы. Во, говорит, в них и будешь класть для запаха. На том и порешили: Морду протру и тебе в ботинки буду складывать. Теперь рубашки: есть у меня одна, цветастая, красная с цветочками. Вещь! Только вот красная, да еще с цветочками, тебя в зоне могут не понять. Цвет красный говорит о принадлежности к стукачам, а цветы — к пидорасам. Ни того, ни другого тебе нельзя, не могу я так тебя подставить. Извини, не могу. Дорог ты мне как человек. Все, говорит, готов сделать для тебя. Ты же видишь, и посылку вот обсуждаем. Видишь, какой я человек, видишь? Вижу, говорю, а настроение у меня падает. С чего это, думаю, оно падать начало? Не давление же, и не член, и не камень, чтобы падать.

Теперь с продуктовой посылкой сейчас порешаем. Да, кричу, с едой было бы неплохо. Вот-вот, все по уму должно быть у нас с тобой. Значит, что у нас там: сало, колбаса, сушки, чай, сигареты. Так? Так, кричу, так именно: сало, чай, колбаса. Вот-вот, говорит, сало. Но есть тонкости: посылка будет идти три месяца, и сало с колбасой сдохнут, сгниют, понимаешь? Как три месяца? Почему три месяца? А он лицо такое специальное сделал: понимаешь, старый, издалека она будет идти, посылочка. Из какого ж далека три месяца она будет идти? Да с Сахалина. А оттуда все идет три месяца. Проверено, не первый раз сталкиваюсь. Я еще было задумался. Сидит всего два месяца, а посылка идет три. Но у меня от наименований и перспектив, а заодно и подсчетов, в голове все перепуталось, и, главное, мозги размякли. Значит, чай, сушняк и сигареты. Ну, с чаем это мы на месте решим. Здесь в ларьке купим. Да и с сигаретами тоже, а вот с сушняком? С бубликами, такими мелкими, не проблема. Мешок получишь, вот такой — и разводит руками так, как будто обнять хочет.

Все говорит, старый, по рукам. С тебя, старый, две картины на холсте. Потом икону — две штуки, сюжет оговорим, три шкатулки, двое нард резных с инкрустациями, в резьбе вставки и рисунок. И шахматы. Фигуры из кости. Тут я аж заорал: как из кости! какой кости? Не из кости разве? — спрашивает, а у самого лицо от расстройства аж вытянулось. Да где ж я ее возьму, здесь же зона, а не фабрика игрушек? Хорошо, говорит, уговорил, из дерева, но тогда две штуки. По рукам — и тянет мне свою холеную, свою мягкую, как метелочка, ручку. Я машинально пожал ее. Так что за зубную щетку, пасту «Поморин» и мешок сушек пришлось мне горбатиться со страшной силой: две картины, две иконы, три шкатулки и два комплекта шахмат плюс нарды. Вот так бывает в жизни, братан.

Шкеры — брюки. Лепень — пиджак.

Пикассо рассказывал. Два «особика» на кухне варят суп. Забрасывают в кастрюлю картошку и решают еще закинуть туда для вкуса супчик из пакетов. С этой целью один из них с умнейшим видом говорит: