«Подумать только, некоторые авторы стойко привержены догмам Галена в анатомии и смеют утверждать, что к его трудам следует относиться как к Евангелию и в них нет ничего, что можно было бы счесть неверным. Просто удивительно, как увлекает людей эта доктрина, и светила анатомии предлагают ее толпе»[158].

Рассматривая строение сердца, Коломбо легко и убедительно отошел от убеждений галенистов. Описав анатомию правого и левого желудочков, он продолжил: «Между этими желудочками находится перегородка, через которую, как думают почти все авторы, есть путь, открытый из правого желудочка в левый. Если верить им, кровь проходит по этому пути, сделавшись жидкой благодаря духам жизни, чтобы этот проход был легче. Но это большая ошибка. Кровь переносится по вене в легкие и там, сделавшись жидкой, возвращается обратно вместе с воздухом в левый желудочек сердца. Этот факт никто никогда до сих пор не наблюдал и не записывал, хотя наблюдать его легко мог бы любой».

То, что это мнение совпадает с позицией Сервета, не должно вызывать удивления: да и как могло быть иначе? Ведь оба описывали ток крови из правого желудочка в легкие и в левый желудочек и ее насыщение воздухом в легких. Коломбо не интересовался теологическими аспектами. Для него душа – это нечто иное, отличное от воздуха, и он занимался исключительно физиологической ролью легочной вены. Он считал, что ее функция была неправильно истолкована Галеном и его последователями. Он писал:

«Анатомы… думают, что функция легочной артерии – нести измененный воздух в легкие, которые, как вентилятор, обдувают сердце, охлаждая этот орган, а не мозг, как считал Аристотель. Те же авторы считают, что легкие получают, не знаю какие, дымные испарения, выделенные из левого желудочка. Они определенно думают, что сердце – как дымоход, словно там есть сырые дрова, которые дымят, если их поджечь. Лично я придерживаюсь другого мнения, а именно что легочная вена была создана, чтобы обеспечить ток крови из легких, где она смешивается с воздухом, в левый желудочек. И это не только вероятно – так обстоят дела в действительности».

Функция легких – не только поставлять воздух для регулирования температуры, но также выработать и сохранить жизненные духи, полученные из воздуха[159]. А левый желудочек сердца – вместилище, а не полость для преобразование воздуха в жизненные духи.

Вероятно, Коломбо изменил бы мнение о других анатомах, знай он, что его книга будет пользоваться у них большой популярностью и вскоре почти все согласятся с его теорией легочного кровообращения. Она имела еще одно преимущество, отмеченное ботаником Цезальпином, последователем Аристотеля, – намного лучше увязывалась с теорией Аристотеля о превосходстве сердца, чем традиционный взгляд. К тому же она была антигаленистской, что для настоящего перипатетика еще один аргумент в ее пользу. Цезальпин был студентом в Пизе, когда Коломбо читал там лекции, и, несомненно, слышал от него о легочном кровообращении. Цезальпин имел четкое представление о соматическом кровообращении на поколение раньше Гарвея, однако утверждения Цезальпина часто противоречивы. У него определенно имелись аргументы, которые могли помочь ему постулировать «движение крови по кругу». Он совершенно правильно отметил, что, когда вена перевязана, она раздувается «на дальней стороне», из чего он сделал вывод, что движение крови происходит не только в наружном направлении от viscera к разным органам. Отсюда он сделал ошибочный вывод, что таким образом объясняется взгляд Аристотеля на сон. Цезальпин писал:

«Здесь разрешается сомнение, возникающие от того, что Аристотель писал относительно сна. Необходимо, чтобы то, что испарилось, было направлено в какое-то место, потом повернуто обратно и изменено, как Эврип[160]. Ведь тепло каждого живого существа естественным образом поднимается на более высокое место, но, когда оно достигает его, оно во многих случаях поворачивает обратно и переносится вниз». Вот что сказал Аристотель.

Цезальпин так объясняет эту весьма сумбурную доктрину:

«Когда мы бодрствуем, движение естественного тепла идет в наружном направлении, а именно к чувствительным участкам мозга. Зато когда мы спим, оно происходит в противоположном направлении – к сердцу. Поэтому можно сделать вывод, что, когда мы бодрствуем, большое количество крови и жизненных духов переносится к артериям, а оттуда – к нервам. Когда мы спим, то же тепло переносится обратно к сердцу, и не только артериями, но и венами. Естественный доступ в сердце обеспечивает vena cava, а не артерии. Доказательство тому – пульс. Когда мы бодрствуем, он полный, сильный, быстрый, а когда мы спим, замедляется. Во сне доставка естественного тепла к артериям уменьшается, но сразу возрастает, когда мы просыпаемся. Вены ведут себя иначе. Когда мы спим, они более наполненные, а когда бодрствуем – сжимаются»[161].

Трудно сделать вывод, что Цезальпин ясно представлял себе физиологию венозной и артериальной систем. Оставим пока вопрос, можно ли считать «естественное тепло» кровью. Судя по всему, он думал, что кровь и тепло вели себя по-разному во сне и во время бодрствования. Он не отвергал важности венозной системы, указав в своей последней книге, опубликованной посмертно в 1606 году, что vena cava имеет такую же важную физиологическую роль, как аорта[162]. Описание Цезальпина следует считать не аксиомой, а одним из многих вариантов того, как кровь может попасть из правого желудочка в левый. Ни точка зрения Цезальпина, ни других анатомов XVI века не вызвали интерес современников. Их теорию нельзя считать совершенно убедительной, поскольку не хватало неоспоримых доводов Гарвея.

Когда Уильям Гарвей (1578–1657) был уже очень старым человеком, тогда еще молодой ученый Роберт Бойль явился на профессиональную консультацию. Она не дала полезных медицинских результатов, но оба ученых искренне наслаждались научным общением. Среди прочих тем они говорили о кровообращении, и Гарвею был задан вопрос, как он пришел к такому выводу. Он ответил, что на эту мысль его натолкнули размышления о действии венозных клапанов в направлении венозной крови к сердцу. В своей опубликованной работе Гарвей первенство в «описании» клапанов отдал или Фабрицию, или Сильвию (1478–1553) из Парижа. На самом деле венозные клапаны были описаны несколькими анатомами XVI века[163], иными словами, они описывали маленькие мембраны, найденные в некоторых венах, но не определили их функции.