Однако «против франко-германского пакта резко выступила Великобритания в лице Макдональда, который заявил, что любой подобный пакт нарушает баланс сил в Европе»{752}. И Эррио поспешил прервать переговоры с Папеном, «поскольку Франция не может позволить себе пойти на риск разрыва с Великобританией». В итоге Папен констатировал: «Мне пришлось признать, что Франция поставила свою дружбу с Великобританией выше любого примирения с нами». Великобритания в который раз применила свой старинный метод, служивший ей на протяжении веков, — «разделяй и властвуй», «но в тот момент ее премьер-министр, — по словам Папена, — очевидно не сознавал, что такая политика стала слишком узка для требований современной Европы. К тому же он, по-видимому, не сумел понять, что восстановление силы и здоровья пораженной нищетой и находившейся под угрозой русского тоталитаризма Германии гарантирует в будущем Центральной Европе безопасность…»{753}.

Планы самого Папена приоткрывали его откровения перед представителем Австрии, на Лозаннской конференции — Дольфусом, который просил кредит у Франции. Последняя согласилась его предоставить на условии — если Австрия будет воздерживаться от сближения с Германией. Папен на это заявил Дольфусу: «Вам совершенно необходимы эти деньги. Постольку, поскольку это меня касается, — чем больше дадут вам западные державы, тем лучше. Подписывайте любые политические условия, касающиеся ваших отношений с Германией, какие они станут вам навязывать. Я не буду возражать. Однажды и довольно скоро, наши страны объединяться, и тогда мы поглядим, каким образом они захотят вернуть свои деньги»{754}.

Между тем переговоры о репарациях зашли в тупик. Эррио заявлял Папену: «Вы представляете, сколь невозможно мне, представ перед палатой, объявить, что Франция ничего не получит? Это немыслимо! Они меня тотчас же сровняют с землей»{755}. Макдональд приводил еще один существенный довод: «Франция ни в коем случае не откажется от требования окончательной выплаты, в особенности ввиду того, что Соединенные Штаты относятся отрицательно к вопросу об отмене репараций…»{756}.

Папен объяснял Эррио и Макдональду, что его правительство является последним «буржуазным», которое они видят в Германии. «Если нам придется вернуться домой, не добившись никакого успеха, то на наше место придут левые или правые экстремисты». Эррио назвал этот аргумент шантажом»{757}. По мнению Папена позиция великих демократий в Лозанне привела к тому, что у «последнего «буржуазного» правительства Германии просто не оказалось ни малейших шансов на существование и не было никакой возможности остановить поднимающуюся волну радикализма»{758}.

По возвращении с Лозаннской конференции Макдональд и Эрррио были встречены аплодисментами своих парламентов, — конференция еще теснее сблизила Англию и Францию. Делегация Папена при возвращении в Германию была встречена «градом тухлых яиц и гнилых яблок»{759}. После Лозанны Папен был вынужден ввести чрезвычайное положение и прямое правление в Пруссии и Берлине. В радиопередаче, предназначенной для Америки, Папен заявил, что его правительство «было вынуждено вмешаться в ситуацию из-за угрозы возникновения гражданской войны»{760}.

Гражданская война уже почти началась. В середине 1932 г. происходили ожесточенные столкновения между фашистами и коммунистами. В июне с обоих сторон погибло более 80 человек, в июле — 86. Канцлер был вынужден перейти к жестким мерам. В июле после побоища в пригороде Гамбурга Папен распустил социал-демократическое правительство Пруссии. Представители СДПГ не сопротивлялись. Характерным был следующий пример, когда новый министр полиции Пруссии Брахт потребовал от прежнего социал-демократа Зверинга сдать дела, последний заявил, «что подчинится только насилию. — Какая форма насилия Вас больше устраивает? — любезно осведомился Брахт. — Пусть с наступлением темноты два полицейских офицера выведут меня из министерства, — ответил Зверинг»{761}.

Июльские выборы принесли сокрушительную победу фашистам, количество голосов, поданных за них, выросло более чем в два раза, с 6,4 до 13,7 млн. голосов. «Настоящая причина роста популярности нацистов, — по мнению Папена, — заключалась в отчаянном состоянии германской экономики вкупе с общим разочарованием результатами Лозаннской конференции»{762}. Даже фон Сект, воспитанный в традициях полного отделения армии от государства, рекомендовал своей сестре голосовать за Гитлера: «Молодежь права. Я слишком стар»{763}. Папен был вынужден пригласить Гитлера занять пост вице-канцлера, но Гитлер требовал все либо ничего.

Характеризуя глубину экономического кризиса, в начале своего правления Ф. Папен писал: «Мы были вынуждены начинать в крайне невыгодных условиях. Казна была в буквальном смысле пуста, и правительству только с большим трудом удалось выплатить государственным служащим жалованье за июнь»{764}. Примерно 23,5 млн. немцев — почти 36% населения — зависели от общественных фондов. Но главной проблемой была стремительно растущая безработица. 13 августа Гинденбург потребовал от канцлера немедленно приступить к широкой программе трудоустройства.

Основным инструментом антикризисной программы Папена, носившей пролиберальный характер, «стали особые процентные облигации («налоговые сертификаты»), обеспечивающие освобождение от налогов, при помощи которых предполагалось снабдить промышленность оборотным капиталом, поощрить создание новых рабочих мест и способствовать расширению производства[97]. Каждый дополнительно принятый на работу рабочий обеспечивал своему нанимателю уменьшение на 400 марок суммы взимаемых с него налогов. Другие изменения в шкале налогообложения способствовали введению сорокачасовой пятидневной рабочей недели за счет найма возможно большего количества рабочих». Для реализации программы было выделено 2,2 млрд. марок, полученных из внутренних источников. «Это потребовало наших последних резервов», — отмечал Папен{765}.

Против выступили социалистические партии и президент Рейхсбанка Лютер. Папену пришлось пригрозить последнему, что он может обойтись и без него. Одновременно Папен направил усилия для подавления деятельности профсоюзов и движений безработных, выступил за снижение субсидий безработным, отменил «проекты Брюнинга» заселения помещичьих земель и продолжил политику финансирования задолженности помещиков.