Двести всадников Помпея неслись по равнине, оставляя за собой кровь и смерть и слыша лишь ритмичную дробь копыт и хрип лошадей. Со свирепой радостью преследовали они бегущего противника, держа высоко над головами длинные мечи и ревя от возбуждения. Каситас дослужился до декуриона, но за годы, проведенные в Греции, не видел ни одного боя. Он и думать не думал, что это так захватывает, и теперь, несясь по равнине, громко хохотал. Ему казалось, что он летит по воздуху.

Неожиданно впереди прозвучал сигнал горна, и тотчас все изменилось. Экстраординарии Цезаря прекратили бегство, образовали ровный, словно на плацу, строй, все как один развернулись и поскакали на неприятеля.

Каситас едва верил глазам. Вместе со страхом к нему пришло понимание происходящего: лучшая часть двухтысячной конницы Цезаря безупречным строем скачет прямо на него. Декурион обернулся — можно ли отрезать этих всадников от основных сил противника? С первого взгляда понял: не получится.

— Возвращаемся обратно! Там мы их изрубим! — закричал Каситас, разворачивая коня. Следуя за ним, его воины в смятении оглядывались, и сам он с трудом сдерживал желание обернуться. Скоро все кончится. Позади раздавался топот вражеских коней.

Большая часть конницы Помпея потонула в густом пыльном облаке, поглотившем всю массу дерущихся людей. Каситас тщетно кричал против ветра, надеясь предупредить своих — его никто не услышал.

Юлий выкрикивал приказы, почти не различая своих солдат, окутанных клубами пыли. Десятый сражался, сохраняя безупречные ряды — на место убитых сразу вставали новые люди. Юлий страдал, видя их в такой мясорубке, но не мог же он бросить все свои силы против отрядов, защищающих Помпея. На флангах конные части собирались для атаки — до Юлия долетало ржание лошадей. Каждый его нерв, каждый мускул был в сильнейшем напряжении. Если противник обойдет и ударит сзади — бой проигран. Цезарь лихорадочно соображал, как отразить атаку, но ничего не мог придумать. Воины Десятого продолжали гибнуть, сражаясь, как всегда, насмерть. Вдруг Юлий сообразил, что в пыли коням неприятеля ничего не видно и они с размаху вклинятся в легионеров. Такого не выдержит никакой заслон из щитов. Юлий покачал головой. Десятый даже не сможет выстроить заслон — ведь им нужно еще держать оборону. Его люди погибнут.

— На востоке!.. — прокричал один из посыльных. Сам из экстраординариев, он, возможно, поэтому постоянно посматривал в их сторону. Юлий повернулся в седле, и сердце у него подпрыгнуло. Конники Помпея скакали обратно, а за ними галопом неслись его собственные экстраординарии.

Юлий наблюдал, как всадники неприятеля пытаются занять прежнее место в строю; во рту у него пересохло от волнения. Они не успели сбавить скорость, и в результате в рядах Помпея образовался настоящий хаос. Всадники натолкнулись на атаку собственных солдат, а сзади наседали экстраординарии Цезаря.

Конница Помпея была разбита. Кони пробивали бреши в рядах своих же воинов, и за ними прорывались экстраординарии Цезаря, окончательно рассеивая неприятеля. Кони от страха становились на дыбы, а потом их поглощала пыль, повисшая над сражением густой завесой. Кое-где мелькали окровавленные всадники Помпея. Убитые падали на землю, живые тщетно пытались остановить понесших коней.

Увидев разгром неприятельской конницы, Десятый с новыми силами ринулся вперед. Юлий закричал. Он направлял коня в самую свалку, не отводя глаз от одинокой фигуры диктатора, но из-за густой пыли то и дело терял его из виду. Тогда командующий выругался и присоединился к своим легионерам.

Фланг Помпея изогнулся, словно провисая под тяжестью неприятеля, и воины Цезаря почти уперлись в лучников диктатора. Юлий хотел отдать приказ закрыться щитами, но лучники неожиданно дрогнули и показали врагу спины. Началось настоящее избиение бегущих.

Пыль немного рассеялась, и Цезарь увидел, что часть конницы Помпея уцелела. Экстраординарии, обезумев от удачи, даже не преследовали врага. Они врывались в тыл неприятеля и кромсали его ряды в мелкие клочья.

Юлий искал глазами Помпея, однако тот уже исчез. Конь перешагивал через тела лучников, которых добивали копьями легионеры. Из-под копыт летели куски кровавой каши, падали на ноги Юлию и медленно сползали, оставляя грязные дорожки, а он ничего не чувствовал.

Где-то далеко затрубили горны, и Юлий резко обернулся. Это играли сигнал капитуляции, и командующий испугался, что, пока он занимался правым флангом, его ветеранов разбили. За сигналом последовал лязг брошенного наземь оружия. Юлий не знал — победил он или побежден.

К Цезарю, тяжело дыша, подъехал Октавиан. На доспехах и теле не было живого места, наголенник болтался на шнурке, один глаз заплыл и не открывался — но какое это имело значение? Он жив, и у Юлия от радости подпрыгнуло сердце.

— Неприятель сдался, господин, — сказал Октавиан, салютуя, — стоило Помпею оставить поле боя. Все кончено.

Октавиан дрожал: после возбуждения битвы пришел упадок сил.

Юлий обмяк в седле и расслабил шею. Посидев так некоторое время, он снова выпрямился и повернулся к северу. Нельзя допустить, чтобы Помпей ускользнул. И в то же время нельзя бросать легионы — сражение может опять вспыхнуть в любой момент. Командующий должен остаться здесь и навести порядок, а не охотиться за побежденным. Так думал Юлий, но ему страстно хотелось позвать своих экстраординариев и броситься в погоню. Он потряс головой, словно желая стряхнуть боевой пыл.

— Всех разоружить, и начинайте переносить раненых в лагерь Помпея, — приказал Юлий. — Полководцев неприятеля — ко мне. Обращаться с ними почтительно. Они сдались, хотя решиться на это не просто. Объясните, что им ничто не грозит. Они нам не враги и заслуживают уважения.

— Да, господин, — ответил Октавиан. Голос у него слегка дрожал.

Юлий криво улыбнулся, такое преклонение читалось во взгляде молодого полководца.

— Пусть присягнут мне как консулу Рима. Скажи им: война окончена.

Юлию с трудом верилось, что все позади, — пройдет несколько часов, а то и дней, пока он привыкнет. Консул сражался, почти сколько помнил себя, и вот судьба завела его сюда, на равнину близ города Фарсала, в сердце Греции. С него довольно.

— Господин, я видел, где упал Брут, — сообщил Октавиан.

Юлий встрепенулся.

— Где? — вскинулся он, готовый мчаться туда.

— В самой середине. Там, где дрался Лабиен.

— Проводи меня, — потребовал Юлий, пуская коня рысью. Им овладел настоящий страх. Руки дрожали — то ли от пережитого волнения, то ли от этого известия.

Оба всадника ехали по полю сражения, где кипела привычная работа: солдаты складывали захваченное оружие, мальчишки-водоносы торопливо разносили воду — легионеры не пили много часов. Солдаты радостно приветствовали командующего. К ним присоединялись другие, и скоро крики тысяч глоток слились в едином восторженном вопле.

Юлий почти не слышал легионеров. Он не мог отвести взгляд от обмякшей фигуры в серебряных доспехах, лежащей немного в стороне от большой кучи мертвых тел. Когда Юлий спешился, в глазах у него щипало от слез, говорить он не мог. Воины нового Четвертого легиона почтительно посторонились. Юлий опустился на колено и смотрел на бледное лицо друга детства.