– Алло? – говорю я.

– Ты в безопасности? – Голос знакомый.

– Да. Кто это?

– Я слышал, ты сегодня ко мне заезжал, – говорит Илери.

– Проф!

– Странно с тобой вот так говорить. Несколько дней назад мне снилось, что мы с тобой работаем над какой-то машиной. Во сне я знал, что она делает, и мы оба были счастливы, создавая ее, но я проснулся, и детали забылись.

– Как вы, сэр?

– Больше мертв, чем жив, мальчик мой. В организации еще хватает людей, подкидывающих мне информацию, поэтому я и узнал о твоем сегодняшнем трюке. О чем ты думал? Никто не позволит нам с тобой дышать одним воздухом, ты это знаешь.

– Отчаянные времена, сэр.

– Я в курсе. И что же сделало их такими отчаянными?

Я рассказываю ему все, хоть и вкратце, и опуская то, что бросает тень на Феми. В конце концов, если отбросить ностальгию, я не видел его больше десяти лет, и понятия не имею, на чьей он стороне.

– Никто из моего класса не избежал заражения, – говорю я. – Диких стало меньше, а может, они исчезли, не знаю. – Я замолкаю и думаю о Моларе.

– Сынок, самая большая загадка в том, почему это случилось только сейчас. Буду откровенен, Кааро: никто вас не любит.

– Почему мне все это говорят? – я раздражен.

– Потому что это правда. Никто не должен уметь то, что делаете вы. Человеческий разум должен оставаться последним прибежищем свободной личности. Даже у заключенных есть святая святых – их мысли. А потом появляетесь вы. Недовольство было неизбежно. Недовольство в человеческих популяциях приводит как к хаотическим, так и к организованным попыткам уничтожить его источник.

– Проф, я в курсе. Я немножечко подразобрался в человеческом поведении за последние десять лет. Чего я от вас хочу, так это понимания. Кто хочет, чтобы мы умерли? Кто убивает сенситивов?

Он отвечает не сразу, и у меня возникает ощущение, что он либо пожимает плечами, либо затягивается сигаретой или трубкой.

– Я не знаю, но давай прикинем, какие есть кандидатуры, Кааро. Не буду мучить тебя длинным трактатом, но подумай, что ты узнал от американцев. Ни одна страна в мире не потратила столько времени и ресурсов на изучение ксеноформ. У них был многомиллионный, может, даже многомиллиардный бюджет, в то время как у Нигерии был только я, миколог и дендрохронолог. Что они сделали после всех своих исследований? Они убежали и спрятались. Задумайся об этом, а потом подумай вот о чем: люди религии не в восторге от вас, потому что вы подрываете саму идею всех их божеств. Лишь богам и пророкам должно знать сердца людей, так что берегись иезуитов. Обыщи свой дом. В правительстве существует определенная группа людей, которые не поддерживают использование сенситивов, да и вообще любое исследование ксеноформ. На протяжении многих лет они недвусмысленно об этом заявляют и требуют искоренить нашу службу. Учитывая, что мы сообщаем всю информацию наверх, а никаких данных о них к нам вниз не спускают… что ж, мы всегда ходили в тени смерти. Подумай также о природе. Ксеноформы противоестественны. Я лично считаю их биологическими машинами, биотехнологиями, а не живыми организмами. Машины получают откуда-то инструкции. Может быть, их хозяева или создатели установили таймеры, которые подходят к концу. Или, может, ваши тела наконец-то распознали в них чужих и в процессе избавления от них запустили мощный аутоиммунный процесс.

– И что из этого следует, проф?

– Будь внимательней, Кааро. Я сказал, что не знаю. Я могу предложить тебе только свои версии.

– Ясно. Великолепно. Теперь я должен сделать что-то героическое, так?

– Я тебя умоляю. Во-первых, это не в твоем стиле. Во-вторых, я устал от избранных женщин и мужчин. Идея о единственном герое и предначертанной судьбе делает нас ленивыми. Судьбы нет. Есть выбор, есть поступки, а любой другой нарратив поддерживает миф о том, что кто-то иной справится с нашими бедами с помощью волшебного меча и божьего благословения. – После этих слов Илери закашливается.

– Вы больны?

– Нет. Не так, как ты. Я просто старик, Кааро. У моих биологических часов кончается завод. Энтропия настигает нас всех.

– Я никогда не мог понять, из наших вы или нет, – говорю я.

– Нет. Я просто знаю, как передавать информацию. Результаты исследований – себе в мозг, а оттуда – в мозги других. Я отключаюсь, Кааро. Кажется, меня отслеживают. Важнее всего для меня одна вещь. Ты не был моим лучшим учеником, эта честь досталась Эбун, но ты был самым одаренным и самым почтительным. У меня нет своих детей, и я не хотел бы умереть раньше тебя.

– Прощайте.

Он отключается. Реаниматы исчезают из поля зрения.

Я возвращаюсь в Убар, еще раз пытаюсь поработать с Эледжей, но тщетно. Снова ухожу.

Как только я покидаю защищенное здание в Убаре, ко мне на телефон приходят сообщения. Клемент прислал мне вопрос:

Зачем те меня убивать? Что я те сделал?

Что не так с этим чертовым миром? Что, по его мнению, я сделал или делаю? Это он пытался меня убить с помощью железного голема. Еще пришло голосовое сообщение, и я думаю, что тоже от него, но меня ждет очередной сюрприз.

– Кааро, это я. Не переживай, я в порядке. Я знаю, это кажется странным, но я объясню. Я в порядке, любимый. Только телефон потеряла. Мы увидимся сегодня вечером.

Аминат. Жива, как и сказал этот идиот Бадмос. Я набираю ее номер, потом вспоминаю, что она потеряла телефон. Тогда я звоню Клементу.

– Почему ты не оставишь меня в покое? – говорит он вместо приветствия. Голос у него хриплый. – Я для тебя не опасен. И никогда не был.

– Может, заткнешься уже? У тебя проблемы?

– У меня проблемы? Моя проблема в том, что ты несколько недель за мной охотишься!

У меня мутится в голове.

– Я пытался задобрить тебя на работе. Я покупал тебе кофе, еду, что угодно. Я пытался стать тебе другом. Ты не остановился.

– Клемент, я понятия не имею, о чем ты.

– Оставь меня в покое!

Он отключается.

Мир сошел с ума, но я должен зафиксировать и измерить безумие ради собственной же безопасности. Возвращаясь на поезде в Атево, я открываю новости, но о взрыве там, может, абзац. О пострадавшем здании говорится, что оно принадлежало Службе по контролю за аутентичностью лекарственных средств и неоднократно подвергалось угрозам с момента появления организации. Хм. Аминат – инспектор по лекарственным препаратам или, по крайней мере, работает в одном здании с инспекторами. Фальсификация лекарств в Нигерии – это отдельная индустрия. Почти в каждой больнице обнаруживали речную воду вместо жидкостей для инъекции и мел вместо таблеток. Инспекции обеспечивают безопасность населения. А взрывать инспекторов – давняя традиция, идущая еще с начала нулевых. Не очень популярная профессия и, если верить некоторым разоблачениям, коррупция тут процветает.