Чтобы возглавить группу, надо заслужить уважение товарищей по борьбе, а для этого — научиться взрывать бомбы и писать политические манифесты. Я попросила Ибера дать мне немного динамита. Он отказал. «Ты еще не готова». Тогда я попросила у него бланк ФОК. Мы никак не могли понять, где они их делают. На каждом листке был большой водяной знак: фигура патриота с трубкой в зубах и винтовкой в руках. В Антитеррористическом отряде просто умоляли меня заполучить для них чистый бланк. Тогда я еще не понимала зачем.

И вот я все вымогала у Ибера взрывчатку и бланк, а он все повторял: «Я попытаюсь». Фогеру начало это надоедать. Однажды вечером он ни с того ни с сего повел меня в шикарный ресторан — «Мадам Бургонь». Лучший ресторан в городе. Обычно мы старались нигде не появляться вместе из соображений конспирации. Но Жан-Поль не пожалел усилий и принял меры: сотрудники в штатском прикрывали нас, охраняли территорию вокруг ресторана, их было огромное количество. Фогеру удалось польстить моему самолюбию, показать, как высоко меня ценят в отряде. А кроме того, ему была на руку и сама романтическая обстановка.

К тому времени он уже успел понять, как много он для меня значит: я делала все это не только ради Квебека, но и ради него. Я любила его без памяти. Знаете, с какой фразы он начал ужин? Еще только-только подали аперитив, а он уже заявил, что обожает меня. Взял меня за руку, заглядывал в глаза. И я видела в них обожание — и больше ничего. Знаете, я даже думала, что он собирается сделать мне предложение. Ха!

Смешок перешел в кашель, сотрясший ее тщедушное тело. Кашель сменился хриплыми вздохами. Пришлось искать гигиенические салфетки. Снова наливать шампанское. Зажигать сигарету.

— Итак, мы ужинали. Это был великолепный ужин: суп из омаров, жаркое «шатобриан»… Шампанское, разумеется. После шампанского — арманьяк. Мне до сих пор кажется, что это была самая роскошная трапеза в моей жизни. А после коньяка он снова взял меня за руку. У него было очень серьезное лицо, и я поняла, что сейчас он произнесет слова, которые изменят мою жизнь.

«Мне трудно это говорить, Симона, — сказал он. — Ты столько сделала. Да что там, ты каждый день рискуешь жизнью. Но нам нужно знать, Симона, насколько далеко ты готова пойти, чтобы защитить свои идеалы».

«Ты уже видел, на что я готова пойти, — ответила я. — Ты это видел, ты это видишь. Что ты хочешь? Чтобы я кого-нибудь убила?»

Он покачал головой.

«Нет», — сказал он, и голос у него дрожал.

Я уже успела испугаться. Я не знала, что он собирается сказать, но мой желудок это предчувствовал: меня начало мутить, и мне вдруг показалось, что суп из омаров нам заказывать не стоило. Сердце замерло. Меня бросило в пот. Я поставила бокал на стол. Я не могла смотреть ему в глаза.

«Ты хочешь, чтобы я с кем-то потрахалась», — сказала я.

«Мы не принуждаем тебя делать ничего, что тебе покажется чрезмерным, — быстро ответил он. — Разумеется, решать — тебе. Мы видим, что Ибер зашел далеко, но не собирается двигаться дальше. Кто-то должен сдвинуть дело с мертвой точки».

Я не могла на него смотреть. Я наклонилась вперед, обхватила себя руками и покачивалась взад-вперед.

«Что с тобой? Все в порядке?» — спросил он. Представляете? «Все в порядке?» Он повторил это уж не знаю сколько раз. «Все в порядке?» «Все в порядке?» Господи. И он может меня сейчас об этом спрашивать? «Все в порядке?»

Я ответила, что все отлично.

«Ты это сделаешь?»

«Если ты хочешь, чтобы я это сделала», — сказала я, глядя ему в глаза. Я хотела увидеть, какое у него будет лицо, когда я это скажу.

«Это не то, чего я хочу, — ответил он. — Это очень далеко от того, чего я хочу, Симона. Но такая уж у нас работа. Мы не можем себе позволить быть слишком разборчивыми».

«Я это сделаю, — сказала я очень четко и внятно, словно разговаривала с глухим. — Сделаю, если ты этого хочешь. Ты хочешь, чтобы я это сделала?»

Он наклонил голову. Теперь уже он не смел смотреть мне в глаза. Поймите, раз он смог попросить меня об этом, то у меня не было причин этого не делать. Получается, что я для него ничего не значила. С этого момента мне было плевать, что я делаю и с кем сплю. Мне было нечего терять.

— Но вы могли выйти из игры, — заметила Делорм. — Они не могли вас заставить.

— После слов Жан-Поля мне захотелось умереть. Да, смерть меня больше не страшила. А продолжать работать в ФОК агентом внедрения — это был неплохой способ самоубийства. Когда в следующий раз мы с Ибером остались наедине, я переспала с ним — и потом уже не чувствовала, что умираю. Я чувствовала себя мертвой. Во мне все онемело.

Я пыталась сделать Жан-Полю больно, когда докладывала ему об этой встрече. Говорила, какой Ибер потрясающий любовник, какой он внимательный, нежный и заботливый. Впрочем, все это было вранье.

Жан-Поль и глазом не моргнул.

«Рассказывай только о значимых фактах, Симона», — велел он.

Тактически сближение с Ибером оказалось удачным ходом. Теперь он должен был или заподозрить, что спит с осведомительницей, или целиком мне довериться. Он решил довериться, и через неделю у меня была пачка бланков и три ящика динамита.

На этих бланках я писала партийные заявления. Скоро я осмелела и стала сама придумывать названия ячеек. Я объявляла, что будет «крупный взрыв» — и мы закладывали динамит. И прочее и прочее. Кульминацией моей карьеры был момент, когда я собрала у себя в квартире целых восемь новобранцев. В одной из комнат мы печатали на машинке манифесты, а двое у меня в ванной мастерили бомбу.

— Постойте, — удивился Кардинал. — Вы хотите сказать, что Конная полиция и полиция Монреаля допустила, чтобы вы у тебя дома делали бомбы?

— Они специальным образом обрабатывали взрывчатку, чтобы она была безопасной. Иногда они меняли свой собственный «динамит» на настоящий уже после того, как мы заложили бомбу — это если им хотелось, чтобы взрыв действительно произошел. Но обычно они просто позволяли нам заложить пустышку. Например, мы планировали взорвать часть железнодорожных путей на Тихоокеанской дороге, и они заменили нашу пустышку на небольшой заряд, который принес очень незначительный ущерб. Благодаря таким акциям мне удавалось сохранять доверие других членов ФОК. После взрыва на железной дороге арестовали четверых.

— И все это были ваши новобранцы?

— Да, все четверо. Они получили по четыре года.

Кардинал взглянул на Делорм, но та, подняв брови, не отрываясь смотрела на Симону Руо.

— И не глядите на меня так. Думаете, они были такие уж невинные овечки? Это были люди, которые убивали бы по-настоящему, если бы вступили в настоящую ячейку. А мы обезвредили их, прежде чем они смогли нанести ощутимый ущерб. Я отправила в тюрьму двадцать семь человек, из них не больше трех были членами ФОК еще до знакомства со мной. Думаю, я всем им оказала большую услугу.

Конечно, подумалось Кардиналу, всем нам иногда приходится лгать самим себе. Он сам поступал так бог знает сколько раз.