А потом направление мысли Хэмбрика вдруг резко изменилось: «Но вполне вероятно также, что люди способны развивать навыки рабочей памяти, которые могут распространяться за рамки задачи, входящей в тренинг, – заявил он. – И я считаю, это было бы действительно потрясающе. Например, возможно, люди станут лучше производить в уме арифметические вычисления, как вариант. Однако же эта идея довольно сильно отличается от того, чтобы сказать, что тренинг рабочей памяти позволяет развить подвижный интеллект».

Столь невнятное признание факта, что тренинг рабочей памяти совершенствует некоторые весьма полезные аспекты когнитивных функций, но не подвижный интеллект, по сути, не слишком логично, особенно учитывая идею, определившую карьеру и Хэмбрика, и Энгла, – что когнитивные функции и подвижный интеллект настолько тесно связаны между собой, что их трудно отделить друг от друга. Тем не менее Энгл во время наших бесед тоже неоднократно высказывал такое же невразумительное признание.

«Я и правда думаю, что мы все можем стать внимательнее, – сказал он мне однажды. – Как-то раз я провел все лето, читая книги о медитативном сосредоточении. Дзен-буддисты разбираются в этом намного лучше меня; они знают, как нужно развивать способность к концентрации. Да, я считаю, что данный аспект рабочей памяти может быть улучшен, равно как роль, которую она играет в подвижном интеллекте. Но я думаю, что у этих улучшений есть конкретные границы, которые определяются структурой мозга, генетикой. И речь идет о совсем небольших улучшениях. Когда ко мне в гости приходит мой трехлетний внук, мы с ним идем во двор играть. Мы придумали эту игру пару лет назад. Мы садимся на каменную стену во дворе, и я говорю: «Я слышу птицу. А ты слышишь?» И он прислушивается – и слышит пение птицы. Потом я говорю: «Я слышу самолет. А ты слышишь самолет?» И он с каждым разом делает все большие успехи. Он развивает навыки выделения из шума конкретных звуковых сигналов».

А по поводу Джули Вискаино, у которой после того как она начала много играть в шахматы, улучшились школьные отметки, да и интеллект в целом, Энгл сказал: «Судя по всему, приобретенные навыки в существенной мере распространились и на другие аспекты ее жизни. Знаете, я верю. Я действительно считаю, что индивидуальные различия в структуре мозга разных людей очень велики и стабильны. Но – и это весьма важное “но” – я думаю, мы можем научиться обходить такие ограничения, сводить их к минимуму. И я убежден, что в этом деле нам очень поможет, если мы научимся быть внимательнее, если мы сможем блокировать то, что нас отвлекает; если мы перестанем отвлекаться на посторонние события. Тогда ограничения станут менее важными. Честно говоря, я сам – живой пример, подтверждающий эту идею. Я никогда не считал себя очень уж умным. Но у меня всегда было большое преимущество – я упрям как осел и очень настойчив. И я добился определенных успехов в жизни, потому что не позволил ограничениям мешать мне. Это примерно то же самое, что дать коротышке лестницу. И существует огромное множество способов, которыми мы, общество, можем это сделать. Я интересуюсь ограничениями, но мне любопытно и то, как их обойти».

А во время другого нашего разговора Энгл вместо метафоры «коротышки и лестницы» провел ассоциацию между эффектами когнитивных тренингов и сценой из фильма Джеймса Кэмерона «Чужие», в которой Рипли (ее играет Сигурни Уивер) забирается в снабженный силовым двигателем экзоскелет, предназначенный для погрузочных работ, чтобы сразиться с гигантской инопланетной королевой.

«Вот видите, мы поместим Сигурни Уивер в этот роботокостюм, и в результате она вдруг получит возможность поднять в сто раз больший вес, чем раньше, – сказал он. – То есть мы помогаем ей обойти ее личные ограничения. Мы с вами делаем это все время. Задача не в том, чтобы устранить свои ограничения. Подобное невозможно. Задача в том, чтобы найти способ обойти их».

Но, когда мы устанавливаем в своем мозгу лестницу, разве может кто-то сказать, чем мы прежние отличались от тех, какими мы стали?

Если, как утверждает Энгл, обещание ученых увеличить подвижный интеллект человека – действительно фикция, то все опубликованные на сегодня исследования следует поставить на книжную полку рядом с первым большим художественным произведением на эту тему, романом Дэниела Киза «Цветы для Элджернона», вышедшим в 1966 году. Первоначально он был издан 4 апреля 1959 года в виде короткого рассказа в журнале The Magazine of Fantasy & Science Fiction, а позже по нему даже сняли фильм, который назывался «Чарли». В романе рассказывается об умственно отсталом парне, интеллект которого в результате экспериментальной операции на головном мозге временно увеличили до уровня гения. А Элджерноном звали лабораторную мышь, которой такую операцию сделали первой и которая благодаря этому временно стала на редкость умной; ее способности проходить лабиринт улучшились многократно.

Но что если фантастику Киза и вправду можно превратить в научный факт? Пока из всех ученых наиболее близко к этому подобрался бразильский врач и нейробиолог по имени Альберто Коста. Ранним вечером 25 июня 1995 года, через пару часов после рождения его первого и единственного ребенка, ход жизни и карьеры Косты сделал настоящий кульбит. Жена Косты Дейзи, еще не оправившаяся от травматических родов, в ходе которых ей потребовалось делать срочное кесарево сечение, лежала в постели, все еще пребывая под воздействием седативных средств. В тускло освещенную палату Методистской больницы в Хьюстоне вошел местный генетик. Он отвел Косту в сторону и сообщил новоиспеченному отцу не слишком приятную новость. Их девочка, сказал он, родилась с синдромом Дауна, который считается самой распространенной генетической причиной когнитивных расстройств, или, как их еще называют, «умственной отсталости».

На тот момент знания Косты о синдроме Дауна были минимальными – он как ученый специализировался на других проблемах. И все же тогда, в больничной палате, молодой отец сразу попытался оспорить предварительный диагноз больничного генетика. Он указал на то, что сердце девочки не имеет никаких дефектов, обычно ассоциируемых с синдромом Дауна, и что у нее нормальная окружность головы. Она выглядела совсем не так, как выглядит типичный ребенок с этим синдромом.

«Но мы же взяли ее кровь на анализ», – так, по воспоминаниям Косты, ответил ему тогда генетик. А это, как он знал, означало, что генетический тест уже проведен. Диагноз синдрома Дауна ставится, если ребенок рождается с тремя копиями хромосом 21-й пары вместо нормальных двух.

Коста мечтал о том, что его ребенок станет математиком. Он даже убедил Дейзи назвать дочь Тихе, в честь греческой богини случая и удачи, а также в честь астронома эпохи Возрождения Тихо Браге. И теперь он спросил генетика, какова вероятность того, что у его Тихе действительно синдром Дауна.

«По моему опыту, – ответит тот, – около ста процентов».

Какой бы тяжелой ни казалась эта новость, сказать, что она стала для родителей полной неожиданностью, было бы неправдой. Первая беременность Дейзи закончилась выкидышем, который, как им сообщили врачи, скорее всего, произошел из-за генетического заболевания плода. Когда Дейзи забеременела во второй раз, Коста настоял на пробе ворсинчатого хориона; это один из главных пренатальных генетических тестов. Но процедура привела к очередному выкидышу. (Тест, кстати, показал, что плод генетически нормален.) Охваченный чувством вины, Коста поклялся, что, если наступит третья беременность, никаких предродовых тестов не будет.